из прежних, но, не забытых

«Здравствуй! Ты кто?». Мне обычный прохожий,
внешностью серой со множеством схожий,
в вечно спешащей безликой миграции
скопищ людских под названием нация,
вдруг обратился, слегка придержав
ход моих мыслей за длинный рукав.
Странный какой-то прохожий попался.
Прочь не спешил. Улыбнуться пытался.
Руку в перчатке на трость возложил,
тихо, в полголоса, вдруг предложил
вместе откушать поджарки бараньей.
С добрым вином в дорогом ресторане.
Где под разлив сладострастных мелодий
«цвет» и «богема» знакомства заводят.
Я не любитель средь винных паров,
даже предложенных в виде даров,
скучные толки о жизни пропащей
с кем-то вести, продираясь сквозь чащи
неразрешённых задач и проблем
праздно пестрящих избитостью тем.
Но почему…, не отвечу и нынче,
сам же из собственных правил я вычел
этой негаданной встречи событие.
Может догадкой, а может наитьем,
что-то в душе подсказало решение
не отвергать чудака предложение.

Все, как и должно: баранина, вина….
Обруч ремня придавил пуповину.
Знамо ли дело, когда угощают
так, ни за что. Да вовсю поощряют
страстность желаний к еде непростой.
Тут уж стесненье и скромность, постой!
Долго ли коротко но, к завершению
трапезы время скатилось. Уж с тенью
ночи предвестники в прятки играют.
Вон и от солнца лучи догорают
жарким несносным июньским кострищем.
Тело, насытившись, отдыха ищет.
Мой незнакомец (теперь уж приятель),
нег сладостных и томных податель,
барским веленьем проводит расчёты.
Шлёт чаевыми лакеям почёты.
Чинно встает, отведя локоток,
сея по кругу улыбок поток.

Ночь. Темнота. Средь пустынности сквера,
поступью вялой, по ровности скверной,
молча бреду. Да и спутник не кажет
слова иного. Вот разве покажет
жестом коротким пути направление
в чёрных деревьев безмерном скопление.
Мысли теченьем плывут безмятежным,
всё о застолье. Но только не прежнем
будней постылых надрывном движение,
где с суматохой житейской в сближении:
рыщешь, находишь, опять же, теряешь,
случаю слепо во всём доверяешь,
злишься, злословишь, скорбишь неудаче,
падаешь, больно ударившись — плачешь,
радуясь мелким находкам, смеёшься….
Но между тем, всё равно остаёшься
вечно расстроен, полним недовольством
равно как к скупости, так к хлебосольству.

«Кто ты…?» Прерывист в нежданности слог.
Я и осмыслить вначале не смог,
в кружеве дум повторенье вопроса.
Но леденящая холодность спроса
разум трезвит, да нежданной икотой,
вместе со скользкой испариной потной
вдруг пробирает, и душу, и тело.
На незнакомца взглянув обалдело,
силюсь осмыслить, а проще, понять
каверзу шутки? Ни дать, ни отнять….
В слове степенство. И смеха не сыщешь.
Глас незнакомца, что свист кнутовища,
сеет в сознанье желанье — укрытие
мигом сыскать. Либо бешеной прытью
прочь, без разбору дорог и путей,
тотчас пуститься на скорости всей.
Ибо, хоть мне и неведомы смыслы,
страхи во тьме бахромою повисли.
Медлю с ответом. Да кто же ответит,
коль две луны в небе призрачно светит.
Поступь разумности хмель не приветит.
В ладе со страхов коварствами метит
всё на кострище словесных пожарищ,
равно известному: «Не уважаешь…?»,
бросить обычности праздной поленом.
Но непонятная дрожь под коленом
знаком тревожным порыв упреждает.
В шаге неверном меня убеждает.
Толку в молчанье затянутом нет.
Жаждешь ответа? Изволь. Мой ответ
вязью неспешной во мраке сучится:
«Я, Человек! Хоть там что не случится,
им и останусь, на веки веков.
Только и ты уж, ответь. Кто таков
сам то и есть, коль сей спрос учиняешь?
Будто в недобром меня уличаешь».

«Будто в недобром…» — что эхо, ответ
хладным туманом в пространстве плывёт.
«Лишним вопросом себе не вреди.
Сказ о недобром нас ждёт впереди.
Кто я, прознаешь ты скорым уж сроком.
Ведаю истинно, знанье то — проком
мысль холодящим да сердце щемящим,
странным понятием место обрящет.
Кто я такой? Ну…, допустим, игрок.
Пылок, азартен, ответственен в срок.
Множества, часто в желанье притворном,
вроде, как в шутку, прозвали бы черным.
Вот и выходит, что Черный игрок.
Может быть, прозвище, может…, и рок?!
Но для тебя, это вовсе не важным
видится мне. Ибо я, лишь однажды
явью представлюсь на долгом пути,
том, что стрелою сквозь время летит,
и называется — жизнью людскою.
Видишь, мой друг. Совершенно не крою
в тайне глубокой, ни профиль, ни фас.
И не лукавлю в отличье от вас…».

Черный. Игрок. Вроде как-то нескладно.
Верно, в соитье со сказкой и ладным
вышел бы сказанный эхом ответ.
Но в сочетаниях нынешних… нет.
Но. Ведь не шутит. Порукою верной
в том и степенство, и в голосе скверный,
низкий, похожий с утробными, звук.
Да и от трости прерывистый стук,
будто отсчеты ведет со сноровкой,
страстно терзающей слух подготовкой.
Ладно. Что сутью…, сейчас и проверим.
Биться об стену, коль заперты двери
здравости мало. Да верно — за спрос,
бить то не станет ни в ухо, ни в нос.
«В чем же игра? Велика ли награда?
Служит ли доброму сердцу отрадой?
Чем воздают игрокам за стремление,
правил, условностей всех одоления?»

«В скорости спроса умение множишь.
Душу и сердце совсем не тревожишь
странным, нежданным моим появлением
лишь для тебя? Да забот проявлением
в всяком решенье да доброй усладе?
К должной совсем уж причислил награде
мною содеянных благ череду
в яви земной. Не в угарном бреду.
Только ведь я не закончил, приятель,
истин сокрытых смешной дознаватель,
сказ о себе. Впрочем, ладно. Не к спеху
тратиться нынче на знаний прореху.
Что за игра…? Да не новью небесной
или какою проделкой безвестной
выйдет разыгранный мною пассаж.
Всё там сполна…. И азартности раж
там прибывает немалым волнением.
Мысли да жилы сильны наполненьем.
Неукротимой в стремлении силой,
страстной, бурлящей, в желаниях милой…
Впрочем, довольно! В словах пустота.
Пусть нам покажет игры простота
благ да довольствий желанных явление.
Разве …. Сперва, лишь одно заявление.
Смыслы игры ведь не всякий поймет,
хоть и искусный в игре банкомет,
коли не знает, не ведает должно
правил да истин иных непреложных:
Как переплетены ставки на коне.
О трате взаимной нетленном законе.
В игре, будто в лавке старьевщика бродишь:
то, что-то теряешь, то что-то находишь.
Но страхи излишни, мой друг. Ведь награда
сердцу, пусть хладному, вечной отрадой.
Вечным, представьте, прибудет итогом.
Срок, согласитесь, вещает о многом».

Снова нескладность. На «вы» да, с поклоном.
В голосе мягком, слегка монотонном,
некая хитрость незримо сочится.
Будто коварная черная птица
реет неслышно в пространстве небес.
Сердце нежданно в груди будто бес,
в танце безумном стремится вертеться.
Кстати. А что… про «холодное сердце»?
Может, ошибся. Да нет. Не похоже
чтобы неведомый странный прохожий
к некой неточности склонность питал.
Лишнее слово без пользы метал.
Спрос учинить? Вроде как-то неловко.
Может ведь счесть и трусливой уловкой.
Лучше не нынче но, где-то попозже,
где прозвучит на случайность похожей
сущность вопроса о холоде сердца.
Верно. Но так, чтоб не смог отвертеться.

«Вот и условья…» — несет темнота.
В голосе гостя уж нотка не та.
Скрежет, а может быть звонкость металла
нынче под звездами вдруг зазвучала:
«Я предлагаю для ставки — всевластие.
В ставке, отмеченной пылкою страстью,
должно сквозят беспредельность и рвение
тотчас поставить весь мир на колени.
Вам же ответить, мой друг, поспешить,
в равенстве должном задачу решить
нынче пристало, коль чтите условие.
Дабы умерить ваш пыл в многословии,
да упредить от незнанья оплошность,
равенства ставки скупую дотошность
я подскажу: Милосердье, добро
можно не тщась предлагать на «зеро».
«Вот как…» Холодные вестники пота,
дрожь, помутненье, позывы на рвоту,
глаза морганье совсем неподвластно.
Старая рана призывно да страстно
в теле заныла. Отметина пули.
С воем ветра меж деревьев задули.
«Вот оно что. Если мыслить по правде…»
Память про сказ о великой награде
мысли терзает и стынет у сердца.
«Гость-то, видать, потаенная дверца.
Некий кудесник, иль проще, властитель.
Грозный, хоть верно и злой повелитель,
но тайных, сквозящих волшебностью знаний
что неподвластны людскому сознанью».

«Может еще, что в запасе придержишь?
Властью уж вряд ли к игре ты удержишь
мой интерес?» Чередою лукавства
мыслю продлить откровенья коварства.
Или на крайность сыскать оправданье
про нереальность, да к пиршества дани,
к бреду хмельному итоги свести.
А уж когда мою мысль навестит
трезвость и ясность в сужденье да толке
всё разложить с осознаньем на полки.

«Злата несметность. Иные богатства.
Знатности рода. С гордынею братство.
Хитрость, злословие и клевета.
Силы в них меньше. И ставка не та.
Можно припомнить, конечно, о лжи,
злобе, предательстве. Зависти ржи,
в коей все бродишь да ищешь удачу
в том, чтобы видеть, как горестно плачут
те, кому вечно завидовал, клял,
и злопыхательством жизнь отравлял.
Вижу бескрайним черед предложений.
Но не сыщу в череде продолжений
толка. Да время торопит немного.
Быть не должна бесконечной дорога.
Лишь упрежу, и быть может, облегчу
разум, кишащий вопросами вечно:
что мол, взамен на кону потерплю?
Я ведь лукавить мой друг, не люблю.
Честь, благодушие. Можно, и правду.
Лучше – любовь. Но за это в награду
я ведь даю в несказанности больше.
Да и житье, верно, станет попроще».

Проблеск, прозрение. Может, и вспышка.
Разум встревожила мысль, не мыслишка:
«Как же я раньше-то…. Всё ведь, так просто».
Ветер средь крон завывает несносно.
«Ах ты, поганец! Вернее, не ты….
Хоть и не схожи меж нами черты
форм и обличий. Но сутью ли внешность
или иная для глаза погрешность,
коли открылось душе откровение,
будто от жара печи дуновением.
Вот она истина. Будто змея
тихо вползает в чертог бытия.
В черных зеркал кривизне — отражение
сердца, не зрящего суть поражения:
«Я ж это, я! И не кто-то другой…»
Мысли под черепом яркой дугой
виснут, сбиваются, давят друг друга.
Глазу простому незримая вьюга
мечет на круг безысходности боль:
«Боже! От жизненной правды уволь …»

Тихо. Волной наползают туманы.
Ватно-молочным лоскутиком рваным
синее небо в рассветном движении.
Трели синиц. Да к утру приложением,
дворник метлою размерено машет.
Где-то за дальностью леса и пашен
солнечный лучик начало берет.
Данью призывною шлет наперед
весточку добрую — клин журавлей,
над безмятежным простором полей
в небе парящих. В усталом движении
мерно ступаю по луж отражению.
Дождик прокапал, оставив следы
гладью застывшей небесной воды.
Что ж это было? Виденье, дурман….
Может быть розыгрыш или обман?
Чья-то недобрая глупая шалость?
Нет. На ответы, ни сил не осталось,
да и желанья особого нет
в точности знать настоящий ответ.

© Владимир Дмитриев