В кой-то раз я опять ухожу от погони,
на ступенях метро, на перроне, в вагоне,
воротник до ушей, глубже шляпу надвинув,
расстоянья до встречи оценив и прикинув,
взглядом полным тревоги пожираю пространство,
впрыснув в вену настойку маниакального транса.
Переулком, подъездом, от проспектов подальше,
мимо стёкол витринной перламутровой фальши.
Жажду бронх никотиновых утоляю на вдохе,
под назойливость фразы зазывалы-пройдохи.
Горизонты алеют, пахнет сеном и мятой,
кенар трелью старается, в общем, даже занятной,
только… я ведь не вижу и не слышу ни звука,
закружившись на месте с суетою под руку.
Волю чью-то чужую исполняют с пристрастием
все, кто вытащил в прикупе не козырные масти.
Всем, кто принял на веру, что иначе – не дОлжно,
можно только как велено, как положено можно.
Кем положено-велено не относят к вопросам,
опасаясь подвоха в рифме спроса и носа.
Без надежд и иллюзий, на предельности точности
выгрызаю из темени метастазы порочности
и бегу без оглядки, ухожу от погони
сквозь пожар сумасшествия и кривлянья агоний.
Рай дарованный небом человекам разумным,
в паутине стяжательства, стал почти что безумным.
В мире пачканом ложью, в прохиндействе почившем,
тот шекспировский рыцарь, скупость в смысл облачивший,
уж не кажется больше чёрной тенью злодейства,
а зачислен учителем знавшим правильность действа.
Мне меняла подагрик бросил хрипло: «Напрасно….
Убежать не сумеешь. И не так всё ужасно.
Просто, нужно смириться. И в плохом есть хорошее,
когда мысли о совести в дальний угол отброшены».
Нет пророков в отечестве. Есть одни лишь советчики.
Те, кто знанием истинным уж навряд ли отмечены.
Потому и не верую в бред про ложь во спасение,
и бегу что есть мочи в это утро весеннее.

© Владимир Дмитриев