«Ты видел сам…?»
«Да, сам, Отец.
На площади, что перед храмом.
Школяр, на вид совсем юнец,
но с сердцем до безумства храбрым,
привёл меня на колокольню.
Оттуда и взирал я в скорби
на ужас безрассудств и бойню.
И ужас тот мне плечи горбил».
«Ещё раз…. Помня наперёд:
не пропуская ни полслова.
Хоть боль предел терпенья рвёт,
хочу я слышать это снова…»

«…весь день истошно выла Совесть,
восстав над убиенной Честью.
К сожженью на костре готовясь,
в грязи, меж Подлостью и Лестью,
лежала человечья Гордость….
Пройдоха Подкуп и Предатель,
от колики злорадства корчась,
спешили день пристроить к дате.
К последней, как я понял, дате.
Ведь дальше было самым страшным:
за космы, босую, без платья,
четвёрка, где Развратник старшим,
втащила на помост Любовь.
Ооо…, как же жалок вид царицы
испачканной в плевки и кровь!
Подобно раненой тигрице,
ревела чернь, желая казни.
Прости Отец, но как стерпеть,
чтоб этот род, бездумный, праздный
не извести тотчас на смерть?
В последний миг Любовь-царицу
я заслонил от кар людских.
Испуг в тот час бежал по лицам,
и даже колокол притих,
когда страдалица восстала,
и над людской толпою взмыла.
Она лишь руки распрастала,
как вся толпа истошно взвыла,
в бесстыдном изгаляясь слове.
Но я держал любовь легко.
Лишь осыпью на дальнем склоне
отметился и, был таков…»

«Безумцы! Право, нет понятья
во мне и самой малой доли.
В достатке дал любых занятий,
и жизнь вершить своею волей
доверил. Выбор подарил.
Чего ж ещё им не хватало…?
И кто-то мне ведь говорил:
сколь им не дай, всё будет мало.
На гнев не обращу старанье.
Они и сами всё сумеют.
Вот только… землю испоганят,
покамест прочь уйти успеют.
Не страшно. Землю возродим.
Ведь прежде тоже так бывало.
И вновь я полечу один,
под неба синим покрывалом.

© Владимир Дмитриев