Ранним утром от сопок дальних потянуло дымком от пожара.
В буреломе, средь сосен поваленных, старый волк, седой да поджарый.
Острый нюх вожака не подводит. Ведь не первый уж пал крадётся.
Вон и стая мордами водит. В дальний лес уходить придётся.
На рысях затрусила стая, переярков по следу пуская.
Бег бесшумен, лишь тень косая, да над кряжем воронья стая.
Встал вожак, замерев на вдохе, незнакомый учуяв запах.
На траве, в полутёмном логе, человек… на еловых лапах.
Крепок сон на заре туманной. Тяжесть дальних дорог сморила.
В эту даль тишины обманной запах гари не доносило.
Заскулила на месте стая, сбив привычную скорость бега.
Но вожак всё стоял, взирая, на пожар, и на сон человека.
Всё он знал о враге заклятом: про охоты, про волчьи тулупы.
О потехе злой, непонятной, на показ выставлять их трупы.
Но огонь обрекает на смерть. А в законах стаи, навеки:
В одиночку спасаться — не сметь! И о звере, и о человеке.
Не презрел матёрый науку. Лишь привычно клыками щёлкнул.
Стая вновь заспешила по лугу, повинуясь старому волку.
Сам, присев на краю обрыва, он завыл, о законе помня.
Чуть протяжный мороз надрыва человека из ельника поднял.
По привычке рука метнулась. Гулкий выстрел вой оборвал.
Глаз и опыт не промахнулись. Где сидел старый волк, там и пал.
На обмякшее тело не глядя, лишь на дым, озираясь с опаской,
заспешил коренастый дядя прочь по склону, к реке безопасной.

Так творится и нынешним днём: кто с добром к нам идёт, не иначе,
мы сперва камнями забьем, а потом уж, стенаем да плачем.

© Владимир Дмитриев