Скрежещущий грохот порвал тишину в лоскуты.
И вздыбилось небо, свалившись за дальнюю гору.
Сквозь крики и стоны, сквозь пепел пожара и дым,
завыли сирены. Теперь-то, совсем уж не в пору.
Сиренам ведь надобно раньше. Ещё до того,
как рушились зданья, за миг прорывало плотину.
Хотя бы за сутки, как списанный в хлам пароход,
детей упокоил в речную прогнившую тину.
Завыть бы им милым, за год до чернобыльских дней.
Глядишь, не узнали б про страшную мёртвую зону.
И старец «Нахимов» не стал бы могилой на дне.
И вторя набату — церквей колокольному звону,
быть может, вспороли б бессовестный русский «авось»,
и «камо грядеши», спросили б как Пётр у Иисуса,
у всех, кто сегодня, как равно непрошеный гость,
бредут по земле, уподобившись ворам и трусам.

Но кто-то воскликнул: зачем понапрасну пугать,
и так, бесконечно запуганных жизнью прохожих!
Ведь проще, наверно, виновных потом поругать,
а страшную новость с экранов продать подороже.
Вот так и звучат — послесловием, только вослед,
в миру-перевёртыше, мчащем по лезвию бритвы,
сирены-предвестницы, сланники горя и бед.
Как траурных маршей печальные такты и ритмы.

© Владимир Дмитриев