Жара. Пустынность. Даже ветер
ленится прибывать в движенье.
Ни облачка. Лишь солнце светит,
нацелив луч на пораженье
всего живого. Изнывает
под нестерпимым…, даже камень.
Лишь с минарета зазывает
слепой мулла. Но голос канет
в безветренном пространстве зноя,
в своей протяжности несносной
звуча теперь подобьем воя,
но, не главой победоносной.

Лоза. Ей тоже достается
от жара пышущей десницы.
Давно коренья не знавали
живящей свежести водицы.
Не ведали глотка прохлады
от рук людских немалым сроком.
И все б могло казаться ладным.
Иль назидания уроком.
Но… гроздья. Спелые плоды
иссохнут, да пребудут кислым,
без дивной милости воды,
наполненной великим смыслом.

Приходит Человек к лозе.
Вздыхает. смотрит с сожаленьем.
В мечтанье мыслит о росе,
и гладит скованным движеньем
листок, свернувшийся от жара,
да смотрит в небо без надежды.
Лучей невидимых пожары
играют с глазом, щуря вежды.
И вдруг лоза: «Не мучай, душу!
В лазури не ищи ответа.
Воззри, как солнце гроздья сушит.
Дождей не жди. По всем приметам
им не бывать теперь, и после.
Так решено отцами света.
И тучи дождевую проседь
на свой вопрос не жди ответом.
Но, не горюй. И брось мечты.
Сама я знаю, где решенье.
Вот…, только выполнишь ли ты,
задачи этой разрешенье!?
Чертоги влаги – в жилах кровь.
Животворящая царица.
Зачем ты, милый, вскинул бровь.
Все, по уму теперь творится.
Да, кровь. А ты желал иначе?
Ведь и не ново — кровь, за кровь.
Кто, в чем достичь итогов алчет,
тот знает, и для них не новь
сего поступка очередность.
И пусть пугает мысль твою,
самих деяний производность,
на том решении стою.

Не спорил и не прекословил.
Ступил назад, да прочь пошел.
Ведь в сказанном лозою слове
он тень бессмыслий не нашел.
Вот, первым сроком — кровь павлина
в сухую землю пролилась.
Взмахнув крылами ветви длинной
лоза в ответ отозвалась.
Вторым, черед, без сожалений,
продолжил взбалмошный петух.
К его крикливым возраженьям,
был Человек, почти, что глух.
А третий срок, совпал с гуляньем.
В селенье резали свиней.
Не уличай меня в гаданье:
мол, мусульманин, и свиней….
То было в давности, к примеру.
Лишь, по соседству минарет.
Суждения про общность веры
в моем рассказе вовсе нет.
Итак, свинья. И кровь, в достатке
лилась под виноградный куст.
Стал плод в заботах спелым, сладким.
Ну, в общем, благодатный вкус.

К чему я вел? Теперь отвечу.
Совсем недолго ждать теперь.
Ответ, коль хочешь, слогом вечным
пребудет с давностей, поверь.
Итог, мораль…, как хочешь мысли.
Но как же, схожа, черт возьми,
порою, череда бессмыслий,
что в жизни мы теперь творим

Как только первый раз вкушаем:
что тот павлин — расправив перья,
хоть не в заслуге, но, желаем
снискать хоть чуточку доверья.
Пушимся, кажемся в потугах
лишь в добром выказать себя.
Всех признаем в друзьях, в подругах.
На слове всех и вся любя.
А-а-а! Вот второй бокал поднесен.
И уж теперь не до щедрот.
Круг подле пьющих нам уж тесен.
Да жажда крика кривит рот.
То петушок. Припомнил? Верно!
Задирист в драке лиходей.
А нрав-то, нрав-то! Вот уж скверный.
То верно мстит нам, сей злодей.
Но. Вот и третье подношенье.
Вину прекрасному – салют.
Приняв бокал, как утешенье,
мы обращаемся… в свинью.

© Владимир Дмитриев