Про Ивана-царевича


сказ-шутка

Как-то раз царевич Ваня, то ль от скуки, толи просто,
под сольфеджо на баяне, дальний чужеземный остров
порешил без промедлений прикупить в своё владенье.
Ваня с детства недруг лени. Пики взлётов и падений,
хоть на бирже, хоть со стула, помнит все наперечёт.
Раз со шпиля флюгер сдуло, Ванька — крепкое плечё
не задумавшись, подставил дядьке, что полез исправить,
а потом весь люд заставил пить и петь за дядьки здравье.
В общем, парень деловой, правда, чаще больше, в слове.
Крепко дружит с головой. Злым пристрастием не сломлен
ни к губительным напиткам, ни к дымку дурман-травы.
Только…, в перебор упитан. Ведь давным-давно отвык
делом добрым, настоящим, заниматься с полной силой.
Всё мечтает быть «смотрящим»…? Раз нелёгкая носила
Ваню по местам невзрачным, тихим, спрятанным от глаз.
Мест тех сонм зачем-то «злачным» называется сейчас.
Там-то и прознал царевич тайну весом в сто карат.
Нет, не почему Малевич сажей вымазал квадрат.
Пьяный в стельку папарацци, беспрестанно говорящий,
объяснил Ивану вкратце, кто есть, и за чем смотрящий.

Ладно…. Лирика всё это. Нужно с островом закончить.
Бросил Ваня клич по свету, мол, хоть и не Заспа-Кончи,
но за этот остров дальний ладен заплатить не глянув,
и коль сделку в срок авральный завершат, за ним «поляна».
Шуры-муры, тары-бары, письма, вестники, гонцы….
Толи греки, то ль татары в воду спрятали концы?!
Долго длилось, но однажды, в летний августовский день,
на крыльцо, на дверь, не важно, вдруг легла посланца тень.
— Некто попросит вас явиться – обсудить порядок дел.
Сам не смог…, как говорится, не на шутку приболел. —
Ваня на коня, и в путь. Только стук копыт и слышен.
Время вспять не повернуть. Может, по-иному б вышло.

Чащи, ширь полей да веси, промелькнули незаметно.
Подустав в пути, на месте столь желанном и заветном,
Ваня оказался в срок. Что тут скажешь, пунктуальный.
Эхом катит между строк, а чего ж…, пацан реальный.
Тишь, поляна, три берёзы, стол, два стула, и… чужак:
чуть седой, вполне тверёзый, сигаретный дым и фрак.
— Проходи, садись, Иван. Подустал ведь, столько вёрст….
Стул, конечно, не диван но, всё ж лучше, чем погост.
Сделав вид, что не услышал слов сравнения с погостом,
будто на конёк от крыши, через стул, легко и просто
ногу перенёс и сел, краем глаз по кругу сея.
— Что ж, спасибо, я присел. Сесть, мы завсегда успеем, —

— Вижу, вижу, что не прост. Палец в рот совать не стоит.
К делу…? Остров — не вопрос. С ним решение простое.
Отдаю свой остров даром. Пользуй, изучай, владей.
Деньги — пыль, к тому же, кара. Золотой Телец – злодей. –

Загрустил царевич Ваня, но…, всего лишь на минутку.
Слово «даром» больно ранит, больше походя на шутку.
От какой страны посланник, где ровняют деньги с пылью?
Визави не просто странен, но вступает в споры с былью.
— Даром брать — себе дороже, — отвечает Ваня ловко, —
очень уж ваш дар похожий с сыром в ржавой мышеловке.
Может, остров — лишь на карте, а по месту нет и вовсе?
Мне такой расклад «не катит». Доказать, покорно просим….
Досказать не выпал случай. Потемнела в миг округа.
Небосвод закрыла туча. Сколько видел глаз по кругу,
засверкали бесконечно блики сполохов, мельканий….
Следом, обморок великий, как назло, случился с Ваней.

Те же стулья, тот же стол, но картинка всё ж другая.
Где ни глянешь, вёрст на сто, лишь одна вода без края.
— Ну, царевич, отошёл? Дело, Ваня, в перегрузке.
Очень, очень хорошо, что рождён ты, Ваня, русским.
Европейцы, делом грешным, немощны и бестолковы.
Русские премного крепше. Потому и гнут подковы.
Осмотрись Ванюша, друг. Вот он, остров твой далёкий.
Пальмы, солнце, всё вокруг, лишь твоё. А в подоплёке,
лишь одна моя желанность, чтоб ты пОжил здесь немного.
Оценил щедроты, данность…. Мне ж, в обратную дорогу
уходить теперь, но верь, за тобой вернусь однажды.
Ты уж, парень, мне поверь, вера…, это очень важно.
Ваня влево, Ваня вправо, гость как снег весной растаял.
В мысль, одной единой правдой, лезет логика простая,
мол, связался ты болезный, как не правь, с нечистой силой.
Спорить с этим бесполезно. Нет, и прежде заносило
царского сынка-мажора в непонятность, свару, склоку.
Даже как-то быть стажёром, сватался к поэту Блоку.
Снова загрустил царевич, но теперь, присев под пальмой.
Хоть бы местный королевич тоже был, пацан реальный?!
Ваня! Остров, твой, безлюдный. Нет здесь, братец, никого.
Отвлекись-ка от прелюдий. Быть тебе здесь цельный год
или, может даже больше. Срок не от тебя зависит.
Так что, стань в мечтах попроще, и в иллюзиях не висни.

Скорым делом, расскажу. Из простраций Ваня вышел.
Прочно завязав на жгут память о безделье бывшем,
стал он краше Робинзона. Ясен пень, ведь Ваня русский.
Не с английского газона вдруг попал в моментик узкий.
Кто-то шёпот запустил — Робинзона, мол, не трожь,
нет в них схожести, ведь Ванька — золотая молодёжь.
Золотой, не золотой, пусть хоть трижды, но ведь, русский.
От рождений заводной — слать моральные нагрузки
в дальний лес, к чертям собачьим, и при этом, не худеть.
Стоп…, ошибка. Здесь иначе. Здесь придётся попотеть.
Если помнишь, Ваня прежде худобою не отличался.
Ну, не то, чтобы как Брежнев, но живот всегда качался,
если хлопнув по плечу, проследить волну вибраций.
Прежде не страдал ничуть Ваня от потери граций,
но теперь – другое дело. Аполлоны нервно курят.
Прячет собственное тело сын Юпитера, Меркурий.
За трудами в каплях пота, не заметил царский сыне,
как отшельнический подвиг незаметно глазу минул.
Как-то раз, в сезон дождей, в непогожий хмурый вечер,
отправляясь по нужде, воск у пчёл собрать на свечи,
на краю большой лагуны Ваня встретил чужака.
Это раньше были думы, встречу — лишь на кулаках
для насмешника устроить. Но теперь, иной расклад.
Видно с толком всё подстроил, и мерцаний маскарад,
и пролёт на дикий остров, этот странный господин.
Уж наверно ведал просто, как всё будет впереди.

— Как дела, Иван-царевич? Как успехи в злом и добром?
Ты ж не Казимир Малевич. Так что, расскажи подробно.
Впрочем…, если не захочешь, я и сам смогу домыслить.
Вид твой, явственно и точно, укрепляет меня в мысли,
что свершилось всё как должно, как предписывало небо:
в вид реальности, не ложно, нынче обратилась небыль.

— Да, ты прав, глашатай истин. Хоть не знаю, кто же, ты.
Вырвавшись из жизни мглистой, я обрёл свои мечты
только здесь, на этом бреге, в далях от родной сторонки.
Мыслей правильных побеги, равно винограда гронки,
выросли, набрались силы, напитавши кровь и душу,
сонм личин, что жизнь носила, раз и навсегда разрушив.

— Жалко будет оставлять…? Вроде, как, теперь – родное.
Трудно жизнью управлять, без стремлений в лжегерои?
А ты смог, ведь ты же русский. Всё вам, русским по плечу.
Говорю без нотки грусти. Хоть завидую…, чуть-чуть.
Всё-таки, пора домой. Ждут-пождут родные люди.
Не печалься, твой, не мой, остров этот вечно будет.

Уж прости меня, читатель, за чуть странный слог и точку.
Знаю, что иной цитатой, гневность чью-то напророчу.
Так же ведаю, что сказка, лишь добром должна вершиться,
что сложенье, как подсказка, нА сердце должно ложиться.
Всё я знаю…. Только, можно ль, что-то как-то переправить,
коль с небес всё сходит дрожью? Да, ещё, а я-то вправе ль..?

© Владимир Дмитриев

(Визитов на страницу 43. Ежедневно 1 )