Пленник

532535100
В узилище сыром и полутемном,
в степях далеких, на краю земли,
в страданиях и духе угнетённом,
влачил унынье русский исполин.
Сей богатырь, прославлен был когда-то.
Но, минул срок, и годы взяли верх.
На ратном поле брани, черной датой
злой басурман на дол его поверг.
От раны тяжкой витязь изнемог.
В беспамятстве и был пленен врагами.
А друг, прийти на выручку не смог,
лишь потому, что лег вперед ногами
под тучей стрел татарина-бродяги.
Ведется издревле, на Русь походом шли
то…, с севера разбойники-варяги,
то, из хазарской выжженной земли
орда несметная на русские просторы
под полог ночи, равно стае дикой
наскоком дерзким и в решенье спором
неслась с огнем да залихватским гиком.

Теперь, средь сырости и темени подполья,
несчастный узник потихоньку слеп.
Все реже зрел красу картин приволья
во снах тяжелых. Да, вериги лет
несносным грузом на плечо возлегши
от радости удел не прибавляли.
И лишь однажды становилось легче.
Когда в рассветном сроке прославляли
лучи от солнца новый Божий день,
Один из них, сквозь тенета решетки,
отодвигал на миг сырую тень.
И в сердце витязя, пусть маленький да кроткий
восток надежды возрастал от веры,
что, может быть, когда-то, пусть не скоро,
но грянет срок, и плена сумрак серый
вдруг сменится. И вновь к родным просторам
он возвернется, как бывало раньше,
да станет в добром мире день-деньской
трудится в поте на родимой пашне,
под гомон плиц да громкий смех людской.

В один из дней, когда под жар ярила
ступить равно, что в полымя кострища,
седая степь вдруг враз заговорила
безудержным да звонким толковищем
подкованных копыт. Каган суровый
велел слуге дознаться, что стряслось.
Уж долгим сроком шаг спокойствий, ровный,
терзал бездельем тело, сеял злость
в душе мятущей воина-бродяги,
привычного к походам да седлу.
И в сердце нывшем от безмерной тяги
трезвон подков, что искрою промелькнув,
вселил надежды, что, быть может, с вестью
зовущей вновь к походному занятью,
схороненный от глаза пыльной взвесью,
спешит к ним тот, кто послан ханской знатью.
Осела пыль, открыв для взоров виды
что скорым делом, лишь в вопрос явились.
Укрыты в флаг аланский, что в эгиды,
совсем не призрачно средь жара проявились
дружина русичей с наместником от хана,
что к витязям приветным молвил словом.
Самум свирепый, соскользнув с бархана,
притих на срок. В речении суровом
несется весть посланника-вельможи…
Мол, по велениям Великого Кагана
все пленники, что нынче есть в острожье,
теперь свободны. Будто ураганы
слова те, в сердце воина ворвались.
Где видано, чтоб пленных отпускать
без выкупов? Хоть мысли в гнев сорвались,
он среди ссор не стал ответ искать.
Ведь спор с Великим, равен даже смерти.
И смельчака, что ладен в доброй воле
за ослушание, от грозной ханской тверди
узреть немилость, вряд ли сыщешь в поле.

Про то, как из темниц на белый свет
вели плененного, рассказ потешит душу.
Уж знаю точно, в мире больших нет
и быть не может радостей, где рушит,
да гонит прочь в забвенье явь деяний,
все то, что столько лет терзало сердце.
Где возрождаясь от былых страданий,
уже не держишь зла на иноверца,
а мыслишь лишь одним – свободы духом.
Да в каждом вздохе силы набираясь,
глядишь на небо, где лебяжьим пухом
в родимую сторонку пробираясь,
плывут два облака. И в этот миг великий
ты ладен, все простить да позабыть.
В тот срок лишь благость озаряет лики.
Ты, будто снова начинаешь жить.
Допытывать про то, как, так свелось,
что вдруг сыскался ключ к освобожденью,
он не спешил. Про то, что довелось
в темницах зреть, снеся лишь к наважденью,
не молвил слов. Лишь беспокойство слал
дружинникам-друзьям в иных вопросах.
Да, все про край, где рос, где мужем стал.
И не было концов в его расспросах.

Уж в пятый раз, как из-за гор высоких
всходило солнце, освещая путь.
Кричали квакши из речной осоки,
когда дружина встала отдохнуть
для переправы силы набираясь,
чтоб к полудню, в чертог родной земли
ступить как должно. К граду пробираясь,
что светочем манил теперь вдали.
Но тут дозорный витязь прискакал
на взмыленном коне да с раной в сердце.
На землю бездыхан почти что пал,
но прежде, молвил сказ об иноверце.
Он молвил хрипло, изошедши кровью,
что им вослед несется туча вражья.
Вздохнул глубоко, вскинул гордо бровью,
да помер, тут же, взоры будоража.
«Дарам от диких веры мало в мире.
А нынче, и подавно быть не может…»
Так молвил витязь, протянув к секире
могучу длань. Чтобы коней треножить
забот уж нет. Иной приспел удел.
Воздать татарину ответ по русской чести.
Широкий меч для этих славных дел,
потяжелей иного слова, весит.

Мала числом дружинушка для брани.
Ведь не на битву собралась походом.
Велел ей князь на слове в часе раннем
исполнить в срок зарок с чужим народом,
что, вроде как, о мире говорил.
Засим и шли, все больше как на встречу.
Да Хан Великий грамот надарил,
что всем, хоть поперечным, хоть и встречным,
в земле чужой, служили равно знаку:
не прекословь, мол, свято чти да бойся.
Блюди всечасно, да не суйся в драку,
и мыслями в сомнениях не ройся.
Однако, видно хан — не всем указом,
коль дол теперь, от топота дрожит?
Вон и березы, вдруг притихли разом.
Лишь старый дуб листвою ворожит.
Слетелась стая. Сгрудилась у поля,
Блистают обнаженные мечи.
Холодный ветер носит по приволью,
преддверие безудержной сечи.
Вот, и вожак. И узник, ныне бывший,
недолгим сроком узнавал кагана.
Халат, рукой умелой златом шитый,
черед движений резкий, ураганный….
Не смог смириться. Вот и весь ответ.
Такой не станет подчиняться слепо.
И нет в нем жалости, и страха тоже нет.
Глядит с прищуром, зорко да свирепо.
А тут и вестник, слогом еле внятным,
кричит: «Урус, сдавайся в плен тотчас!».
И далее — наречьем непонятным
несется звонкий залихватский глас.
Смешные дикие. Где видано, чтоб русский,
в поклонах спину гнул, коль, не молитва?
Ответом лишь «Урааа…!» взметнул над Русью.
И в дальнем поле закипела битва.

***
Все видел дуб. Как витязь жизни клал,
круша поганина пудовой булавою.
Как пал каган, разрублен до седла.
Как, целенный стрелой поник главою
могучий узник…. К вечеру, лишь ворон
хозяином над скорбным долом правил.
А злой шакал по краю крался вором
да в гнусный звук на ворона картавил.
Но, вдруг, все вроссыпь. В страхе, без оглядки…
Над мертвым полем закружились тени.
Нет, то, не нетопырь затеял прятки.
То, начат ход совсем иных явлений….
За русичами карны прилетели.
Чтоб души охранить до срока входа
в небесный храм. Ведь душам тесно в теле,
когда мертва в нем бренная природа.
Теперь те души карны понесут
к Святым Горам что носят знак Ярила.
Да над Великой Русью разнесут
благую весть, о непокорной силе
народа гордого, которому по нраву
пусть даже смерть, но, только лишь не плен,
Который чтится вольным, и, по праву,
Свобода – свет. Все остальное, тлен.

© Владимир Дмитриев

(Визитов на страницу 112. Ежедневно 1 )

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.