Быть может, кто в сердцах осудит,
не знаю…, но порой не утаишь
рассказа о причуде неких судеб,
что канули в безвестие да тишь
далеких дней. Случилось мне однажды
в краю далеком прибывать по нуждам.
Копать причину здесь сочту не важным.
Поскольку главным, мыслю, в слове дружном
сыскать понятье — почему же так
случилось с тем, о ком теперь вещую.
Что наша жизнь – награда иль пятак?
Да верным ли путем теперь кочую
и сам я? Время раны лечит,
промолвил кто-то. Может он и правый!?
Но тех тревог, что породила встреча,
до сей поры не заживились раны.
Заброшен делом в тот далекий край,
я мыслил лишь о скором возвращенье.
Гостиный двор, похожий на сарай,
служил мне неотвязным наущеньем:
скорей покончить с делом, да спешить,
без всяческих задержек в путь обратный.
Сумел я в срок намеченный свершить
решенье тягот. Да под многократный
призыв от сердца, свел дела к итогам.
Не помышляя больше ни минутой
длить сей удел, в обратную дорогу,
под сень вечерней мглы, сырой и мутной,
ступил не медля, правя путь к вокзалу.
По кругу взором без нужды не рыскал.
Седое небо свет прощальный слало,
а редкий дождик мелкой каплей брызгал.
Фонарный столб. Мерцает светоч тускло.
Безлюдье улицы, да мерный перестук
моих шагов. В проходе темном, узком
чужого бормотанья странный звук.
Про неприветность местных переулков
уж поминал не раз. Теперь, вдвойне.
Забилось сердце непомерно гулко.
Меж тем, ступаю. Хоть и странный гнет
от непонятных слуху бормотаний
добра сулить не может по природе.
Кто слова толк не кроет вглубь гортани
да светел ликом, тот во тьме не бродит.
Чтоб описать явленье странной стати
теперь я в силе. Но по той поре,
уж вряд ли б…. Хоть бы и истратил
посыл от красноречий бурных рек.
Хламида, рубище, а может быть и ряса
до пят скрывала непонятность черт.
Пенькой в канате плотно подпоясан
и худ в излишке данью страстных жертв.
А лик узреть не привелось в началах.
Накидка-капюшон хранила должно
явленье хоть каких-то видов малых.
Всяк домысел прослыл бы зло да ложно.
«Торопишь время…?» Странное начало,
хоть для знакомств, а хоть и для прошений.
Сродни насмешке в мгле сырой звучало
неясное в желаньях обращенье:
«Кто срок торопит — грешен опозданьем.
Кто чтит черед, успеет все как должно.
Поспешность в деле служит наказаньем,
хоть сеет в мысли увереньем ложным
успешность некую. Спешить, сродни смешить.
Доказан постулат сей не однажды.
Деянье торопливостью вершить —
что черных кобелей отмыть от сажи.
Не поучаю. Дарствую от знанья.
Не тщись в заботах поиска ответов.
Настанет срок и слов сих осознанье
прибудет в сердце радостным приветом»
Монах ли, инок? Может быть, чернец.
Что там еще в созвучии уместно…?
А может вор, иль попросту — подлец,
сокрыл злодейство в лике неизвестном?
Гадать – пустое. В шаге прерываясь,
навстречу неизвестному ступаю.
Примолкли звуки в тени зарываясь,
да страхи место злости уступают…
«С чего пристал-то? Уж, не скуки ль ради?»
— намеренность в решениях не крою.
До края видно в неприветном граде
по той поре: и прозябанье злое,
и дел черед, наполнили сознанье.
Но не о том я…. В той поре звучало
иное слово лишь одним заданьем —
закончить там, где место быть началам.
«Опять торопишь. Вон оно ведь, как….
Кому-то от щедрот само дается.
А кто-то — век, обрящить ищет знак,
да все ж без тех находок остается.
Но вот обида, те, кому случилось,
как правило, противятся да ропщут.
Вот и твое ведь сердце вдруг озлилось,
а мысли — стылым ветром в дикой роще»
«Так от каких же радостей плясать-то?
С чего бы вдруг, да умиляться встрече,
коль не постичь по разуменью святость?
Мудреность слов уразуметь не легче
чем понимать блаженного у храма.
Твердишь про торопливость непрестанно,
пугаешь перехожих видом странным,
укор в рассказе ноет давней раной?
К чему, о чем…? Ты объяснись, попробуй,
а то ведь бродишь – около да возле.
Сподобься угодить, пусть не народу,
а хоть бы мне. А радоваться после,
уж станем по обычаю как должно.
Я ладен не спешить, коль дело стоит.
За ясностью и встречи срок продолжим
сколь пожелаешь. Мыслю, не пустое
иль зряшное затеял в баловстве?
Я к мудрому охоч, не чти сомненья.
Меж тьмой и светом — выбираю свет,
в почтенье добром к знания соленьям,
но не от патоки утехи прибываю.
Уж будь покоен, я — не подведу.
Лишь к откровеньям истым призываю,
не важным, даже если… на беду».
Зачем сказал? И сам не понял сразу.
Но уж сказал. А слог, не воробей.
Стоящий подле в сказ не встрял ни разу.
Лишь плащ по ветру, будто скарабей
шуршит песком. А ночь прибрала право,
да селится неспешно по проулкам.
Зашлись часы на башне в бое бравом,
окликнув припоздавших эхом гулким.
***
«Не станем беспокоиться вопросом —
зачем вдруг ты, и почему, теперь?
Пусть сложится светло и даже просто:
Мол ты, и все тут…. Так мудрей, поверь.
А если истинно, то срок теперь грядет
мне уходить. Приспело, значит, время.
Знаменьем вещим сказано — идет
за мной посланник. Но от истин бремя
не вправе я нести из жизни прочь.
Засим и ты теперь передо мною.
Но избранность себе ты не пророчь,
хоть встречи суть — затеей не простою.
Уж долгим сроком жил я как отшельник,
отвергнув благости и данности сообществ.
В тиши дубрав, за дальностью расщелин
гранитных круч, где ручеек лишь ропщет
да веет свежестью нетронутых прохлад.
Там соловьи безумствуют по рощам.
Там до слезы я был сердечно рад
и шири девственной, и тропам в лох заросшим.
Виденья пламенных и милых зорь рассветных
вершились дивностью в спокойствии великом.
В тех далях дальних, диких но приветных,
не знал я встречи с человечьим ликом.
Как так случилось, спросишь ты теперь,
чтоб вдруг решился я покинуть веси?
Возникшую во взорах страсть умерь.
Лишь ветер скоро рыщет по полесью
от неба данностью. Не торопи ответ.
Я был рожден, уж верно, как и ты.
Одним порядком нас являют в свет:
средь бед, мытарств да вечной суеты —
измысленны
