В притихшей сени полумрака,
безлюдьем улиц, в час ночной,
вдоль спящих чутким сном бараков,
плывет неровный перебой
забитых в железа умело,
истлевших временем копыт.
Но отзвук поступи несмелой
не будоражит тех, кто спит.

Бредет в фонарном освещенье
ослепшая худая кляча.
Беззвучно молит о прощенье,
за темнотой оконной пряча
свое лицо, хозяин прежний.
Несчастный нищий человек.
Когда-то сильный, но небрежно,
беспечно тратящий свой век,
и нынче, пьяница да склочник,
завистни, и в долгах погрязший,
искусник в словесах порочных.
Безликий человечек зряшный.

Понура поступь. Сердцу больно
от вида язв кровоточащих.
Ничто уж о житье привольном
да днях стремлением сквозящих,
напоминанием не служит.
Лишь за людского зла обида
в душе, что черный ворон кружит,
от угнетающего вида.
Но ведь бывали дни иные.
Совсем недавно вдаль ушедших
погожих лет. Где как и ныне
светило солнце, в водах вешних
блистали золотом надежды
улыбка, радость, дух да сила.
Порывом сладостным и нежным
из далей вечности сквозило
да укрепляло в убежденьем,
что нет там тьмы. Лишь только свет
начертан за трудов уменье.
И нищенства, тем паче, нет.

И вот года ушли, а силы
иссякли, обратясь в ручьи
из бурных рек. И сердцу милым,
да по заслуге честной чин —
спокойствие и безмятежность.
За череду в трудах прожитых
времен, где рвенье да прилежность
в отчетность фактами подшиты.
Не тут-то было…. В мире этом
всё по-иному повелось.
К бессилью старости приветом
в нем сущей видится лишь злость.
Нет, не огульностью, но чаще
лишь раздраженье да брезгливость.
Подтекстом в слове настоящим:
«Уйди навеки, сделай милость.
Коль силы нет, кому ты нужен.
Что проку в знанье позабытом.
Ретив, у привязи снаружи,
младой да сильный бьет копытом».

Довольно философий. Что там…?
Слепая кляча, вдоль забора
пришла к распахнутым воротам,
где — ни охраны, ни запора.
Слепая…, что судить теперь-то.
Ведь это б зрячий тут же сник
при виде грязной да потертой
таблицы с надписью «Мясник».

© Владимир Дмитриев