Он хотел себе тихого счастья….
Ну, не всем же, в конце концов,
искать его в вихрях ненастья,
в строю непреклонных бойцов.
Он просто хотел постоянства
в ряду нетревожных дней.
Чтоб чашечка из фаянса,
чтоб кофе душистый элей….
Чтоб только лишь гомон птичий
с зарёй пробуждал ото сна.
Чтоб слово, как в мудрой притче.
Чтоб мир – как невеста-весна….
Он морщил свой лоб упрямый
от желчи кривых словес.
Трудился закапывать ямы,
высаживал в пустошах лес.
Без зла подавал убогому,
хоть и не хаживал в храм.
Не требовал милости Бога.
Не верил толпе и хорам.
Такой вот, совсем неприметный,
простой, без затейств – человек.
Но всё ж, в неприметности этой,
в разрезе прищуренных век,
в движенье и твёрди поступи,
при виде широких плеч,
шуршала мыслишка осыпью:
«Не ссорься с ним, не перечь».
Однажды, с попутной оказией,
приехал он в город далёкий.
Вокзальных «щедрот» безобразие
сносилось задачей нелёгкой.
Но правила, чёртовы правила:
в сообществе жить — исполнением,
не часто, но всё-таки правили
мир дней его чуждым волнением.
Под вечер, покончив с мытарством
по нуждам, и прочим делам,
вернувшись в вокзальное царство,
минуя шумиху и гам,
присел он у краешка рощицы,
за угол вокзального здания,
где в залах динамик топорщился
про поезд, что шёл с опозданием.
Он молча разглядывал небо,
когда из-за дальних кустов,
разрушив мечтания небыль,
раздался стенающий зов.
Девчоночка. Юный подросток.
И парочка дюжих парней,
удачливых, разве что, ростом,
терзают чулочки на ней.
Бывают решенья, где слово
в мгновенье выносят за скобку.
А «можно» «нельзя» лишь условно
хранят за плечом, или сбоку.
От хруста костей переносиц —
лишь стон, да кровавый ручей.
Преступных «побед» знаменосец
успел окропиться мочой,
прежде чем к миру нирваны
отправился вместе с дружком.
А прелесть, в капрончике рваном,
сглотнувши от ужаса ком,
шептала чуть слышно «Спасибо»,
и что-то пыталась сказать,
голосом слабым и сиплым,
как будто спеша досказать….
Нет, не успела. Нож острый
беззвучно ударив в спину.
разрезав легко и просто
жизнь на судьбу и судьбину.
Врачи, службы, чуть ли не строем,
зеваки – всякий да каждый,
девчушка с: «Их было трое…» —
ушедшие в небыль коллажи.
Теперь это всё – не важно.
Нет его. Нет в этом мире.
В рЕку не входят дважды.
И самый чудной панегирик,
не в силах вернуть и восполнить
то, что ушло безвозвратно
из мира где, в общем-то, помнить,
привыкли совсем об обратном.
Он хотел себе тихого счастья.
Не всем же, в конце концов,
искать его в вихрях ненастья,
в строю непреклонных бойцов.
© Владимир Дмитриев