Он говорил, что знает как….
Мол, опыта и знанья столько,
что для него — попасть впросак,
лишь шуткой видится, и только.
Он столько раз перепроверит,
переосмыслит суть задачи,
что, поразившись недоверью,
иной, не выдержав, заплачет.
Он встанет рядом, у плеча,
и целый час тебе талдычит,
как глуп — решивший сгоряча.
И в грудь себе при этом тычет.
Мол, он то, ни за что на свете
не даст согласья в обещанье,
пока все мелочи в ответе
не разберёт с особым тщаньем.

Ну, что же…. Каждому своё.
Как говорится, вольным — воля.
Ведь все мы лишь о том поём,
что радость дарит, а не боли.
Я тут недавно, на вокзале,
его случайно повстречал.
Перекрывая грохот в зале,
он в ухо с жаром мне кричал,
что свидится безумно рад.
Что, мол, друзей, как оказалось,
в реестре жизненных наград,
теперь совсем уж не осталось.
И всё пытался извиняться:
мол, если в прошлом что-то, то,
лишь за обидами гоняться
теперь уже напрасный толк.
Прервав поток пустых словес,
где не всегда про всё поймёшь,
я бросил вскользь, наперевес:
«Кончай трепаться. Как живёшь…?»

Он как-то сразу сник. Притих.
Бесцельный взор блуждал в пространстве.
Гудок. На ближние пути
подали поезд — вестник странствий.
«Живу…? Да разве ж это жизнь,
когда во всём и вся пустыня.
Когда, к чему ни привяжись,
ответом, лишь безмолвье стынет.
Теперь уж поздно копошиться.
Ни дома, ни семьи, ни деток.
Всё мыслил — как ни ошибиться.
Нет, может быть, когда-то, где-то…,
но, не сейчас, и уж, не с ними….
А счётчик, между тем, всё щёлкал.
Что жизнь-кассир оплату снимет,
высмеивал. Теперь по счёту
с лихвой оплачено, поверь.
Всем сёстрам по серьгам, как должно.
Открыть в моей квартире дверь
ключом, что у меня лишь можно.
Кто свяжет жизнь с энтузиастом
в котором ничего не дрогнет
узреть подвох, хоть и в прекрасном,
а хоть и в дружеской подмоге.
Расчёты строил, так, да этак….
С упорством взвешивал резоны.
Теперь смотрю на милых деток,
как на цветы с чужих газонов.
Выискивая нужный цвет,
метался, мыслил неустанно….
И не заметил средь сует,
как заблудил на полустанках…»

© Владимир Дмитриев