Забор почернел от древности. Уныло скрипит доска.
Ходики — сторож ревностный счету времен. Тоска.
Ветер — надрывом в трубах. Обижен, а может быть, зол.
Уголь в остывших «грубах». Скрипучий не метеный пол.
В кадке вода, и привкус, чем-то похожий на медь.
Хлеба краюха серая хранит зачерствелую твердь.
Безмолвие. Разве что птица пискнет, метнувшись средь крон.
Брошенная станица. Надежды несбывшейся схрон.
Ушли, убежали. Сорвались с насиженных предками мест.
На уговор не поддались. Лишь мельком окинув окрест,
подол на бегу подобрали и…, не крестясь, подались.
Псов с подворотен прибрали. В страхах, не глядя на высь,
все поскорей, без оглядки…. Ни Боже, тебя упаси —
назад. Где деревья да грядки. Где чистого озера синь.

Куда же теперь-то…? Плечами, ответ не сыскав, пожимали.
Наверно — где лучше?! Ночами мы часто об этом мечтали.
Во сне разноцветном, глубоком, нам виделось дивное диво.
Что будто однажды, наскоком, возникнет из далей ретивый,
безудержный в яблоках конь. С густой позолоченной гривой,
со взором, что мечет огонь, балующий рысью игривой.
Он станет для нас провожатым в края, где чудесье да радость
раскинулись полем не сжатым. Где места для слез не осталось.
Мы все позабудем печали в приволье сторонки прекрасной.
Ведь там, что бы мы ни желали, прибудет стезей не напрасной….

Смотрю на покинутый кров. Во след уходящим взираю.
Быть может, про сущность кругов они почему-то не знают?
Не важно, порочно иль нет, но, всё на круги…. Так ведется.
А дивных волшебностей свет из сердца беззлобного льется.
И вовсе не в далях заморских, за тридевять чьих-то земель,
та благость просыплется в горсти, что разум дурманящий хмель.

© Владимир Дмитриев