Я спросил у него, почему он такой:
и худое плечо в непрерывном дрожанье,
и в глазах никогда не отыщешь покой….
Он ответил мне просто, так я ж… каторжанин.
Каторжанин, рождённый в прогнившем бараке,
в вечном страхе, под яростный хохот до ржания
полупьяных охранников, слёз в полумраке.
Впрочем…. Все мы, рождённые здесь, каторжане.
Кто мы были и есть, как не лагерной пылью.
В безразличье приучены соглашаться и хлопать.
Наблюдать лишь украдкою, как в степи над ковылью
носят ветры незваные тучи сажи да копоть.
Кто мы есть, как не те, кто про рабства устои
рассуждая в сравнении на предмет атавизма,
всё боится признаться в той правде простой,
что меж царских корон, паранджёй большевизма,
мы, как были, так есть — крепостными без права.
Что пугающий гул перезвонов кандальных
как и прежде просыпан звучанием бравым
в городах и пределах. Хоть ближних, хоть дальних.

Не ругайся, не нужно. Он мне говорил.
Не доказывай, будто бы я в заблужденье.
И на том, что наш Бог всех людей сотворил
одинаково равными в часе рожденья,
не настаивай рьяно. Ведь я же не спорю,
что небесная благость дарована всем.
Только так уж выходит, «гостинец» от горя
для живущего здесь загодя припасён.
Так вершилось приятель и прежде, и ныне,
так что, ты от обиды хоть зубы сцепи,
но свобода твоя измерима, поверь мне,
лишь длинною надёжной хозяйской цепи.

© Владимир Дмитриев