Крадётся переулком осень,
от зелени убранств воруя.
Ползущего тумана проседь.
Лишь голубь, чувственно воркуя,
крылом замысловато чертит,
голубке в ухажеры метя.
Коты по крышам, будто черти.
Лампады фонарей не светят,
а так…, чуть балуя от искры,
лишь памятью о ночи прежней
и служат. Звонок окрик истый?
То страж суровый да прилежный
от загулявшего буяна
порядка испросить стремится.
Перестаравшись в оре пьяном,
гуляка рад бы повиниться,
но, лишь сподобился поклоном
у стража вымолить прощенья.
Теперь он прочь спешит по склонам,
под строгой дамы наущенья,
что мимо путь к пекарне держит,
в движенье шляпку поправляя.
От солнца в небе еле брезжит,
рассвет осенний разбавляя
прозрачно-розовой пастелью.
Грядущих холодов знаменьем,
ветра ковры из листьев стелют,
да громоздят из туч затменья.
Влачится след от сонной мари
в усталом цокоте копыта.
Седок уснул. Ямщик-татарин
дорогой, что почти размыта
до края давешним дождём,
гнедым совсем не понукая,
исправно правит. Некто ждёт,
нетерпеливо дверь толкая,
когда трактирщик отворив,
поможет справиться с похмельем.
Ветрами из-за дальних грив,
тягучей заунывной трелью,
доносит в город канонаду.
То гренадёрские полки
артиллерийскую команду,
в полях на берегу реки,
ученьем пробуют на точность.
Утехи воинских занятий
в сём бренном мире не порочность.
Засим, покой среди понятий.
Но всё же, зреет, зреет день.
Промозглость не отменит данность.
Сонм туч, туманы — только тень.
На миг сокрывши первозданность,
они исчезнут, растворятся.
И радостных картин черёд
во мгле не станет притворяться,
ступив привычно наперёд.
Ведь осень дивная пора.
Хоть некто об ином толкует.
Сквозь красок чувственных парад,
смеясь — поёт, звенит, токует,
не окончаньем, но надеждой
на то, что будущей весной,
мир станет, как и было прежде,
купелью солнца золотой.

© Владимир Дмитриев