Шут умирает на сцене.
Зритель слезу утирает.
Нет, жизни шута он не ценит,
а то лишь, как роль он играет.
Ведь шут умирает не просто,
а лишь для него одного:
невзрачного, малого ростом,
и, в общем-то, ничего
в жизни своей не достигшего
вечного неудачника
обиды в душе растившего.
Вот потому он и плачет.
Шут ему ближе ближнего
и даже роднее кровного.
Оба они унижены
и ростом почти что ровные.

Лишь занавес вниз опустят,
поднимется шут, отряхнётся,
что-то промолвит с грустью,
а может быть, рассмеётся.
Но не теперь, чуть позже.
Теперь он упал и не дышит.
Роль до финала прожил
и в зал из той роли вышел.
Смехом рыданья душит
зритель в шляпе из фетра,
хоронит родную душу
и вновь… спешит за билетом.

© Владимир Дмитриев