Ах, как давно всё было, как давно.
Но снова площадь оглашает крик.
Телег да шарабанов хоровод
пустот веселых данником возник.
Шатры пестрят и клоун вроде прежний.
Чуть поседел, но, как и прежде мил.
И старый слон как ученик прилежный
забавным трюком публику смешил.
Шумит провинция. Не всяким днем веселье.
На радостях нарядов круговерть….
А ты спешила, бросив рукоделье,
лишь на него, хоть издали смотреть.
Он возмужал. Теперь совсем не мальчик
шёл по канату, будоража кровь.
Ты вся в слезах покусывала пальчик,
в волненье, вспоминая вновь и вновь,
как там, давно…. Когда ещё дитём,
в движенье медленном, порою угловатом,
под свист толпы и ветра завытье,
он так же шествовал натянутым канатом.
Потом луна светила лишь для вас.
Казалось, в мире только вы и ветер.
Лишь унисон сердец исполнил вальс.
И не было прекрасней нот на свете.
Безумство ночи для тебя, как вечность,
и как одно мгновенье пронеслось.
Но, утро…. Все растаяло как млечность.
И ангел-купидон унесся ввысь.
Он больше и не вспомнил о тебе.
Осенним утром опустела площадь.
Лишь для твоих сердечных ран и бед
напоминаньем злым — плакат полощет.

Теперь он снова здесь, как прежним днем,
и ты, несчастная моя провинциалка,
стоишь вдали, и растворившись в нем,
всё рукоплещешь. И совсем не жалко
себя саму, за то, что нелюбима,
за грех, что не отмолится вовеки.
В смешной надежде ты неумолима.
И вздор, что обманувшись в человеке,
возненавидеть…. Сказ не о тебе.
Ты, все давно простила и забыла.
Хоть и желания твои, почти что бред,
ты лишь одною верой здесь застыла:
что он увидит, вспомнит, позовет.
И пусть все сморят, толки хороводят.

Прости, мой ангел…. Не произойдет.
Два раза в реку никогда не входят.

© Владимир Дмитриев