Осмыслить дело — днем ли, ночью,
непросто. Лишь в смешенье странном
глухая речь. Как будто квохчут
в насесте куры. В злом, пространном,
за стенкой поп гнусавит тошно,
не то, молитву о прощенье,
не то, о том, что всеми брошен
да позабыт. Но, не отмщеньем,
не от обиды полнит душу.
Зовет в чертоги покаянья.
Черед словес беспечно руша,
калека просит подаянья.
У лестницы храпит старуха,
морщиной век слегка моргая.
Кокотка, тронув мочку уха,
подружке пошлость предлагает.
Шаги…. И эхо, в баловстве,
их множит и дробит без спешки.
Доска игральная. На ней,
лишь черные…, и то, две пешки.
Сквозит желаньем и надеждой
из недопитого бокала.
Будильник в частоте прилежной,
стезей голодного шакала,
ворует время. Серость, пряжей
из трещин стен ползет беззвучно.
Городовой, ленив, вальяжен.
Сюртук трещит на теле тучном.
В прорехах рванных в небе тучи,
на землю сыплют мелкой каплей.
Подворье. Хворостиной учит
отец сынка. Что сонм пентаклей
в плите надгробной проступает
черед неясных эпитафий.
Кладбища даль не уступает,
в размахе жутких географий,
черте посадского селенья,
Наверно зная – всё, не вечно.
Как пламень лижущий поленья
всё догорит: хоть скоротечно,
а, хоть в продленье. Дело срока.
Здесь время властвует да правит.
Оно одно хранитель рока.
Взрастит, сотрет, но, не исправит.
Скрипит, скрипит…. Телега, что ли?
А впрочем, к скрежету привычность.
Как равно к слов затертых доле:
банальность, будничность, обычность.
Старик твердит. Опять — про камни.
Мол, собирать пристало время.
Коль не собрать, все в Лету канет.
И день, и ночь, и даже племя.
К кому твердит? Кругом пустыня,
хоть вроде, все вокруг в движенье.
На полке банка. В банке стынет
разлив брусничного варенья.
У площади, чужой в спецовке
опять зовет к погромам, бунтам.
Карманный вор, худой и ловкий,
всё дело правит по секундам.
На каланче пожарной басом
надрывно колокол трезвонит.
Округу оглашая гласом
ямщик лихую тройку гонит.
Звенит разбитое стекло.
Теперь в моем дому, уж точно.
То, от невежеств злых приплод
худое не таясь, пророчит.
Но, я уж ничего не слышу:
оглох, ослеп да онемел.
В уставшем теле еле дышат
остатки сил. И кто посмел
в окошко целить мелким камнем
мне дела нет. Желаний тоже.
Пусть лучше уж в безвестье канет
всё то, что в точности итожит
дела недобрых наваждений,
да спрячет от слепого глаза
итог иных больных рождений,
что в душу селятся проказой.

© Владимир Дмитриев