В час, когда я уйду, образа мироточить не станут.
Не завоют ветра на пустых от людей площадях.
И уж знаю наверно, совсем не покажется странным,
то, что некто при шляпе, газету в руках теребя,
в безразличии бросит, вприщур наблюдая за действом:
«Всё что нужно имел, а использовать так и не смог.
И по правде сказать, жил одним шутовским лицедейством.
Лишь притворным страданьем вымащивал скудность дорог».

Чтоб ему возражать, большинство, верно знаю, не станет.
Разве только вздохнут, по привычке глаза отведя.
Спор о правде и лжи, согласитесь, как минимум странен
там где, так уж случилось, лишь хапают, спят да едят.
Ладно, Бог с ним, со мною. Всё будет как должно и нужно.
Я теперь о другом. Том, что гнилью зловонной смердит.
Том, что в уши и в мозг всякий раз просыпается дружно,
сея страхи в вопросе — а что же там ждёт впереди…?
А действительно — что? Ведь от прежнего смысла понятие
похоронено начисто в дальних отхожих местах.
В мире, где лишь дурным и ненужным по жизни занятием
чтут удел бескорыстия, мысль до печали пуста.
Не пророчу. Смешно. Нет пророков, ни там, ни в отечестве.
Не пытаюсь подглядывать. Только смотрю и вздыхаю.
Что пропишут в анналах потомкам о днях человечества,
где и совесть, и честь, чаще больше совсем «отдыхают»?
Возражать, что удел безнадежности и бесконечность
не тождественны вовсе, наверное, нужно и можно….
Но кому в этом мире наградой дарована вечность,
чтобы смог подождать без истерики, крика и дрожи?
Дед, вздохнув, уронил, что в былом, про него, человека
однозначно звучало лишь гордой и светлою фразой.
И закончил чуть хрипло, слезинку смахнув из-под века,
мол, что есть, на что было теперь не похоже ни разу….

© Владимир Дмитриев