Прохладно. Под утро сильнее.
Осень…, октябрь на носу.
Небо просветом синеет.
Зажат одинокий лоскут
в ползущие странным каскадом
свинцовые призраки туч.
Ветра завывают надсадно,
сквозя лабиринтами круч.
На оптике капелька влаги.
Предплечье усталостью сводит.
Тропинки, подъемы, овраги….
Над кручами, гимном свободе,
парит молчаливая птица.
Листва кувырком по траве.
Селенье. Казачья станица.
Холодный тревожный рассвет.
Разъезды, в былом, блокпосты.
Но суть неизменна в сознанье.
Извечным и очень простым,
всем видится толк в осознанье
вражды беспощадной истоков:
Там, царская власть и абреки,
здесь, запад столкнулся с востоком.
Но звонкие горные реки,
от крови не меньшею долей
наполнены жаждой отмщенья.
Оправданы Высшею волей
и смерть, и призыв к непрощенью.
Здесь нет ни Аллаха, ни Бога.
Хоть многие их поминают,
когда у забвенья порога
судьбу и врага проклинают.
У смерти ведь разницы нет:
гяур ты, изгой, правоверный…
Она лишь тихонько вздохнет,
и корча гримасою скверной
уста отходящего в дали,
присядет писать похоронку,
Затем помянет, чтоб не ждали,
и тащит в иную сторонку.

Но все это будет чуть позже.
А оптика в чем-то сближает.
Выстрел. Знакомою дрожью
на пальцах волненье играет.
Зарубкой на гладком прикладе
умножен прибавочный счет.
Спокоен, и с совестью в ладе.
Иной уговор да расчет
с ее молчаливым согласьем
прописан не нынешним днем,
а тени сомнения гасят
горящие вечным огнем
слова о джихаде и вере.
Мол, честь и хвала ваххабиту.
А тот, кто в пророка не верит,
пусть числится в списке убитых.

Привстал. Возвращенье прикроют.
Хлопок…? Будто лопнула почка
набухшая ранней весною.
Но нет…, это, выстрела точка.

© Владимир Дмитриев