Рассказки деда Егорши

зимний день

То, о чём хочу поведать, дед Егорша, старовер,
рассказал мне, было дело, в зиму, в давешний четверг.
Этот дед настолько древний, что коль годы перечесть,
мужикам со всей деревни вместе взятым меньше есть.
Ладно. Что там понапрасну о годах теперь тужить.
Не про то я словом красным мыслю в сказку положить.
Старичок — баюн отменный. Ни чета кому из нас.
Слов не путает в подмены, и не держит прозапас.
В общем: на дубовой лавке, рассупонивши кушак,
речью тихою да гладкой, равно рыси мерный шаг
что плетёт твоя гнедая к стойлу правя всякий раз,
край горбушки доедая, дед поведал странный сказ.

— Было это в нашем крае не теперь. Давным-давно.
Точность роли не играет. Потому как всё одно
прежних мест названья были не похожие на наши.
Те названья в ухо плыли от иной музЫки краше.
Да. Так вот. В одном селенье у реки, что за горой,
под старинных сосен сенью как-то зимнею порой
разнесла молва людская пересказы (типа сплетен).
Мол, за леса дальним краем по ночам огнями светит
непонятный глазу блеск, всякий раз цвета меняя.
Те, кто прежде в этот лес хаживал, в сердцах пеняя
на отсутствие умений рисовать пейзаж с натуры,
вторили без промедлений, что размером (кубатурой)
блеск тот застил пол земли, и слепя глаза без меры,
что космический болид в плотном слое атмосферы,
расползался беспокойством в точки нервных окончаний.
Православные, по свойствам, это вам не англичане
иль иные иноверцы, чтоб чуть — что и в «караул…!!!».
Хоть предчувствия под сердце блеск немалые надул,
но чтоб страхам в плен сдаваться, в этом их не обвинить.
Им милее разобраться. Так сказать, за смыслов нить
ухватиться, и распутать весь клубок от наваждений.
Только уж прошу не путать с бестолковостью хождений,
где по кругу ходят-бродят с выраженьем на лице,
понапрасну хороводят всех и вся, виня в конце.
Вьюги в поле разгулялись. Лог снегами забросали.
Дни и ночи забавлялись: деток за носы кусали,
то морозцы-лиходеи, то свалив в сугроб версту
злой позёмкою вертели хороводы на мосту.
День-деньской снежинок стаи от седых небес слетали.
Но потом потише стали. Знать в упорствах подустали.
Замирились к выходным, затаившись в дальней дали.
В ровный столбик сизый дым из трубы над печкой валит.
Вот тогда наш бондарь местный в дальний лес засобирался.
Всякий бондарь жив от леса. Наш ещё с весны старался.
Дерева рубил для бочек — впрок для будущих изделий.
Всякий мастер в деле точен. Пусть ревут окрест метели,
пусть бураны хороводят, дядька, знай себе идёт.
Про него молва в народе — коль решил идти, дойдёт.
Лыжи, тишь, скрипит снежок, от дыханья валит пар.
Путь на дальний бережок. Наш мужик без всяких карт
лишь от памяти вниманье пользует да острый глаз.
Слышал я — запоминанье лечит от тоски да сглаз.
Лечит, нет, не знаю точно. Может брешут, может нет.
Да и в споре, между прочим, вряд ли сыщется ответ.
Полдень. Древа-исполины в белый саван обрядились.
На холме кусты калины поудобней примостились
и топорщась алой кистью, зазывают снегирей.
В ровный ряд походку лисью — следом правящим к горе,
обозначил белый наст, равно строчкой на бумаге.
Вот и брёвна. Про запас на глубоком дне в овраге
уложил их бондарь в ряд. Подвязав на всякий случай….
Вот не зря ж ведь говорят — яйца курицу не учат.
Я к чему сейчас отвлёкся. Местный дьякон, тоже столяр.
Ложки мастерить увлёкся. Только — для утех, не боле.
Ремеслом назвать не можно. Так… балует от безделий.
Но толкует односложно значимость своих изделий.
Мол, без ложки, в самом деле, вроде ты не человек.
А без бочек тех дубовых жил народ не только век.
Бондарь с ним совсем не спорил. Улыбался и молчал.
Случай с дьяком их рассорил. Тот зачем-то поучал
бондаря как лес рубить. Как потом сушить, беречь.
Но когда как обруч бить, дьяк повёл прилюдно речь,
не стерпел. За шею дьяка прихватил рукой могучей,
придавил, и словом брякнул…, яйца курицу не учат.
Но вернёмся к сказу снова. Не спеша в ручные сани
два бревна сложив основой, изведя зазор в касанье,
бондарь распрямил плечо. А в плече — косая сажень.
Знали в веси, нипочём бондарю подвинуть даже
дальнобойную мортиру, коли было б для чего.
Но чтоб праздновать задиру, сказ совсем не про него.
Да. Лишь выпрямился в рост, бондарь оглядел округу.
И тотчас что клещ прирос взор его к цветному кругу.
Что за диво. У опушки вдруг творится ана… ано…малья.
С мужиком играть в игрушки мало кто сочтёт нормальным.
Бондарь это понимает. Как и то, что ход явленья
не ему лишь персонально шлёт приветы проявленьем.
Любопытство – не порок. Это я для связки слова.
И оно не всякий срок служит лишь для бед основой.
Постоял мужик немного, да и двинул к «непонятке».
Пальцами решил потрогать. Больно вертится занятно.
Только первый шаг освоил, круг сместился чуть правее.
Бондарь встречный жест усвоил. Зашагал чуть-чуть резвее.
Бондарь резче — круг в сторонку. Что за прятки-догонялки?
Стыдно мужику вдогонку бегать, что рукам по прялке.
Встал. Тулупчик рассупонил. Под ноги без всяких сбросил.
Думал видно — не в препоне, при его могучем росте
дотянуться до сверканий. В яви же конфуз выходит.
Будто рыбку на кукане, мужика за кругом водит
то ль азартность, то ли может приворот какой безвестный?
Но ведь здесь для разбирательств нет ни времени, ни места.
Долго ль коротко игрался наш мужик с вертлявым дивом,
только в нужный час поддался он желаниям ретивым,
где попутно с прохожденьем из саней схватил полено
и, без спешки, с упрежденьем, запустил его с колена.
Ты смекаешь про метанье? Ведь не варежка из меха.
Там бы верно попаданье завершилось общим смехом.
Здесь же брёвнышко неслось равно камень из пращи.
Сила, глаз, опять же, злость. Хоть и тыщу ставь защит,
труд окажется напрасным. Помолившись, ждите встречи,
где по смыслам нитью красной — нет у нас того, что вечно.
Наперво заскрежетало…. Загремело что есть мочи.
То ли прочности металла, то ль гвоздей, не знаю точно,
но чего-то не хватило. Тут и спору быть не может.
Потому как вдруг кадилом, звонкий треск окрестом множа,
круг повис и задымился. Све… цве…томузыка исчезла.
Видно крепко надломился, коль наружу вдруг полезла
непонятных видов личность. Как по мне, так образина.
Но, чтоб соблюсти приличность, скажем, дядька из корзины.
Почему же из корзины — переспросишь в беспокойствах?
Растеряв неотразимый цвет, мерцаний странных свойства,
обратилась вся та дивность в виды схожие с лукошком.
Ну ещё не воспротивлюсь, коль прибавишь в вид немножко
форм от наших же кастрюль или скажем, самовара.
Бог с ним, с видом. Не июль, чтоб пустые «тары-бары»
разводить при разговорах. Зол морозец и теперь.
Дикий зверь сидит по норам. А у нас вон в сенях дверь,
то откроется, то хлопнет. Шастают, кому не лень….
Да, так я о том как лопнул миф, что тени на плетень
наводил в лесу до срока, да стращал народец местный.
Злым знаменьем или роком числить стало неуместным
все вот эти фейерверки. Пособил в том бондарь наш.
Разгадал за миг наверно странных действий ералаш.
Где и как бревно попало, уточнений верных нет.
Что-то в сторону отпало, а потухший драндулет
растерявши вид свой бравый, вместе с круглою оправой,
сполз прямёхонько в канаву по прикрытым снегом травам.
Ты ж видать в сердцах помыслил, образина — гуманоид?
Или этот…. Память виснет. Вспомнил как его… андроид?
Не маши рукой напрасно. Нет ни чудищ, ни пришельцев.
Есть лишь память в слове красном об неведомых умельцах.
Про Левшу и про подковы помнят нынче, но… как сказку.
А теперь уж, в сказках новых, чтут как лживую рассказку….

Замолчал старик Егорша. Видно с мыслью собирался.
За окном мела пороша. День к ночлегу пробирался.
В зиму знамо день короткий. Толку нету в длинном дне:
Нивы спят. Лишь на болотах нечисть ухает во сне.
Дед Егорша встрепенулся: — Вот, что я тебе скажу…
Вновь на двери обернулся, тронул пальцами кожух:
— Бондарь нам потом поведал про того… из колеса.
Без лукавства за обедом рассказал про чудеса,
пояснив, что сложность дива механической жар-птицы
сотворил мужик ретивый из соседской нам станицы.
Да, простой мужик, из местных, но умнее всяких прочих.
Он в анналах монастырских начитался между строчек.
Инок в прошлом. Поп-расстрига книжки любящий читать.
Изгнан был единым мигом лишь за слово — что летать
сможет всякий вольный смертный, если только потрудиться.
Мол, придумок рой несметный в головах людских гнездится.
Нужно только, главным делом, в правильности их подладить,
порадеть душой и телом, и… летайте, Христа ради.
Бондарь молвил, будто в вилы инока из кельи гнали.
Насмерть вовсе не забили, лишь затем, что не догнали.
Будет помянуть не лишним…. Дед его — из крепостных.
В хате что под старой вишней встретил тридцать три весны,
да и помер от страданья. Здравость тела — не каменья.
Вот, видать — за деда данью, Бог внучку послал уменье.
После встречи той за лесом, бондарь наш твердил одно:
За каким таким, мол, бесом я схватил тогда бревно….?
Можно ж было разобраться. Вникнуть в дивности явленья.
Что ж мы – чуть чего, и драться. Нешто сила лишь в поленьях?
Дед опять примолк на вздохе. Да и я не торопил.
Тишь. На небе звёзды-крохи. Лишь снежок поля кропил.
В хате жарко. Печка стонет в тихий посвист поддувала.
Нет волнений о препоне мыслить о большом да малом.
Свою повесть дед Егорша завершил колючим словом.
Видно тяжких мыслей ноша тем словам легла основой:
— Я ведь пожил…, и немало зрел за долгие года.
Здравости недоставало людям, в общем, никогда.
Тех, кто жил чудным стараньем относили к оглашенным.
А иных площадной бранью зачисляли в ряд блаженных.
Что тут скажешь…. Дело ясным. Белый ворон не для стаи.
Точки ставя жирной кляксой не следим как зарастаем
неучёности болотом. А в болотах троп не сыщешь.
Сам смотри…, по околоткам чаще ветры злые свищут.
Спору нет, что род наш славен и смекалкой, и уменьем.
Разве только лодырь Ванька жив от щучьего веленья.
Жаль умельца-мужика…. Но и бондарь не повинен.
Разглядеть чего да как время ж не было в помине.
Бондарь, чтоб вину загладить, пособил из…из..обретенье
мужику к саням приладить, выбросив из них поленья,
да свезти за терем дальний, где давно никто не жил.
Там, у старой наковальни, договор с ним уложил:
весть про место и про диво бондарь в тайну похоронит,
чтоб зевакам нерадивым шляться стало бы в препоне.
С той поры чудес в округе не встречал никто конкретно.
Да и о светящем круге вспоминали очень редко.
Стали жить, как поживали – при степенстве да покое.
Беспокойств не поджидали. Разве только в волчьем вое
виделся предмет для споров про черёд дурных знамений,
да миров финале скором — в яви солнечных затмений.

Встал Егорша, чуб пригладил, поклонился в знак прощанья,
крест на лик в резном окладе отослал с особым тщаньем,
да ступил за дверь неспешно, не промолвив больше слова.
Я молчал и, делом грешным, силился припомнить снова:
что же я под солнцем красным сделать нужного успел?
Или стрекозой из басни всё протанцевал, пропел…?
Вслух ответами лукавить оказалось – не по мне,
лишь решил верстать да править жизнь-дорожку в каждом дне.

© Владимир Дмитриев

(Визитов на страницу 98. Ежедневно 1 )