Однажды, прошлым летом…

тихое село

Случалось ли вам когда-нибудь совсем не запланировано попадать в незнакомое место, за что впоследствии вы благодарили, уж и не знаю, как правильнее определить: ну, может случай, проведение, или судьбу, наконец? Я это к чему, собственно. Да именно к тому, что мне лично такая удача выпадала.
Если уж совсем по совести, то в края, о которых теперь пойдёт речь, я направлялся очень даже запланировано, а вот очутился на том самом месте…. Нет, давайте я всё-таки начну с самого начала и по порядку.
Был у меня дружок закадычный, Николаем звали. Не год и не два дружбу с ним водили. На службу вместе ходили, дела общие имели, и как водится у друзей, время свободное одной компанией не раз проводили. В общем, чтобы долго не объяснять, скажу так. За годы крепкие доверительные отношения между нами сложились. Вот как-то раз он, Николай, и предложил. Мол, не желаешь компанию составить, на недельку другую в гости на родину к моей дражайшей супружнице съездить. А я ведь сам человек вполне одинокий, холостой, так сказать. Да и на подъем лёгкий. Чего же, отвечаю, не съездить, с превеликим удовольствием даже.
В общем, собрались мы однажды да поехали. Дружок мой и жена его люди сельские, как говориться, из самой, что ни на есть глубинки. Так что путь нам предстоял совсем не близкий. Поездом около семи часов до места добирались. Ну, пока ехали, чтобы время как-то скоротать, да и просто любопытства ради, ведь впервые в те края направлялся, стал я у Николая потихоньку выспрашивать, что ж там за места такие. Да нормальные, в общем-то, места отвечает, как везде. Деревня, пруды, поля…, природа, в общем. На отдалении леса лиственные да хвойные произрастают, и даже в самой деревеньке рощица дубовая есть, правда, совсем небольшая. Возле той рощицы когда-то давно дворянское имение располагалось, в общем, бары местные жили. При коммунистах строения ещё как-то пользовали, под склады там, ещё подо что-то, а теперь та сторона совсем позабыта позаброшена. Я внимательно слушаю, а между тем замечаю. Он пока говорит, в глаза мне ни разу не посмотрит. Ну, думаю, мало ли. Может ему на те виды, что за вагонными окнами мелькают намного приятнее смотреть, чем на моё обличье? Однако перед самым нашим приездом Николай со мною в тамбур покурить вышел, а там вдруг и разговорился. Мол, извини друг, не хотелось мне при жене начинать, она, когда я про её родные места так говорю, всегда очень расстраивается, переживает. В общем, продолжает он, хочешь, верь, хочешь, нет, дело твоё конечно, да только там, куда мы теперь путь держим, сплошь одни колдуны да ведьмы живут. Я даже дымом поперхнулся. Кто, кто, спрашиваю? А он мне опять, мол, смейся, сколько твоей душе угодно, а только мне и самому однажды довелось их чары на себе испытать. Это как же, спрашиваю?
А так, говорит. Мы тогда с моей милой Аннушкой только, только поженились, а свадьбу праздновать сюда, в её родное село приехали. Зимой дело было. На улице морозец очень даже кусается, а в хате жарища стоит как в сильно натопленной бане. Не мудрено, тех же гостей заезжих, односельчан, друзей-подружек на гулянье немало собралось. Свадьба всё-таки. В общем, все гости дорогие веселятся, здравицы в наш с Аннушкой адрес произносят, песни поют, танцуют. Нужно сказать, хорошо всё тогда сложилась. Вот только…. Где-то поближе к вечеру подходит ко мне мать моей молодой жены и говорит. Мол, зятёк, тут бабушку твоей суженой нужно домой сопроводить. Она у нас совсем старенькая, не то, что вы, молодые, до самого утра петь-плясать уже не может. Отведи-ка ты её домой милый. Ей теперь отдохнуть самое время. А хата её прямо напротив нашей калитки, так что, не заплутаешь. Ну, я, как говорится, всегда пожалуйста: старушонку под руку и, пошёл. Из калитки вышли, неширокую улицу перешли, и вот он, нужный домик. Я ещё помню, бабушку на подворье завёл и до самой двери в хату с ней прошёлся. А уж только после назад повернул. Вышел я из её дворика, калиточку за собою прикрыл, из кармана сигаретку неспешно достал. Прикурил. Стою тихонько у той калитки, смотрю впереди себя на дом, где свадьбу мою гуляют, курю, и о чём-то своём думаю. Да, совсем забыл сказать. Происходила наша свадьба в те недавние времена, когда так называемое, веерное отключение электричества в населённых пунктах, и в особенности в сельской местности, было делом совсем уж привычным. Хотя и не до конца понятным. Причём отключали свет, как правило, в то время, когда на улицах, совсем темно становилось. И родина моей суженой в исключениях не числилась. Но, когда её местная родня к свадьбе готовилась, кто-то из добрых людей заранее приволок дизельный генератор и достаточно топлива к нему. Теперь движок монотонно тарахтел где-то за стенкой, в единственной на всё село хате ярко горел свет, и громко играла музыка. Прямо тебе, луч света в тёмном царстве.
Покурил я, продолжает Николай рассказ, да и пошёл потихоньку к дому. Ну, сколько там нужно было пройти? И десяти метров не наберётся. А только иду я и иду, иду и иду, и всё никак до дома любимой жены дойти не могу. Я когда сообразил, что больно долго шагаю, уже совсем поздно было. Следующий мой шаг закончился неожиданно и очень неудачно. Упал я брат, в пропасть. Да нет, ты не пугайся, тут же поспешил успокоить меня Николай. Это я так, лишь в самом низу заполненную прелым сеном силосную яму образно определил. Хоть на тот злополучный момент, доложу тебе, она и была для меня пропастью, откуда ни за что не выбраться. Пришёл я в себя после падения, в полной темени на ноги поднялся, да наперво осторожно всё тело ощупал. Слава Богу, руки и ноги остались целы. Глянул наверх, а до верхнего края не меньше четырёх метров. А я ведь старушку проводить, всего на пять минут из натопленной хаты выскочил. На мне из одежды брючки от костюма тоненькие, туфельки лаковые и рубашка наполовину из синтетики. Ну, носки ещё. А ко всему прочему, по давнему деревенскому обычаю жениху на свадьбе пить совсем не полагается. Другими словами, трезвый я аки стёклышко. А морозец-лиходей уже через парочку минуток к моему телу подбираться начал. Что мне оставалось? Стал я орать во всё своё горло, мол, помогите, спасите…. Минуты три так кричал, что даже голос осип. Подождал немного, успокоился, и опять — что есть мочи. И при этом чувствую, что замёрзаю уже не на шутку.
Когда я в очередной раз лицо своё вверх задрал, то даже вздрогнул от неожиданности. Гляжу, а на фоне звёздного неба стоит фигура, ну, человек в смысле. Во тьме не разглядеть, но чую, что мужик. Обрадовался я очень, решил, что это кто-то из домов, что по соседству мой дикий ор услышали. Стал просить мужика, чтобы помог. Помог, вытащил. Что-то наподобие скрученной жгутом простыни концом ко мне в яму опустил, и где-то вроде даже как играючи, быстро вытащил. Тут я его при свете луны хорошенько рассмотреть смог. Нет, не так. Разглядеть черты лица возможности не было, ночь всё-таки, но вот внешность. Сразу бросилось в глаза странное, вернее, необычное одеяние. Вот если ты когда-то картину Венецианова «Спящий пастушок» видел, то сразу поймёшь, о чём я, заметно волнуясь, продолжил друг. Такой себе знаешь, мужичок крестьянин, пришедший из примерно двух, а то может и из трехвековой давности. Ну, а про картину я вспомнил, потому что историей живописи давно увлекаюсь. Мне так легче сравнение подыскивать.
В общем, повёл меня мужичок, и привёл к самой калитке. А я иду и думаю. Нужно непременно прямо сейчас пригласить этого дядьку в гости. Добрый мой спаситель всё-таки. А мужичок где-то справа и чуть позади меня всё это время шёл. Поворачиваюсь я в его сторону, а там веришь, никого. Я головой во все стороны закрутил, даже окликнул пару раз. Никого, как будто и не было вовсе. А тут калитка настежь, а на пороге жена и теперь уже тёща любимая. И сразу с вопросами, мол, где ты был-пропадал столько времени. Ну, я им всё о своём злоключении как на духу и поведал. Тёща моя новоявленная в самом конце моего пояснения как-то загадочно заулыбалась и говорит. Шибко не переживай зятёк, это просто тебя наш блуд местный по кругу немного поводил. Ты его не бойся, продолжает, он у нас добрый и совсем безобидный.
Мне бы тогда взять и возмутиться, мол, что это вы мама из меня дурака делаете. Какой такой блуд? Да только гляжу, а моя молодая жена в такт рассказам своей словоохотливой матушки всё кивает да кивает головою. Соглашается, значит. Причём с очень серьёзным выражением на лице. Не стал я тогда у них никакого объяснения требовать, а спустя какое-то время, как бы, между прочим, опять к тому странному случаю вернулся. Тут мне жена всё обстоятельно и поведала.
Селение, в котором Аннушка родилась, с незапамятных времён существует. В давние века места эти совсем глухими были. Ни тебе широких трактов прямоезжих, ни путей перехожих. Так, одни только тропинки звериные да стёжки-дорожки. И были тому свои особые причины. В те далёкие времена удумали князья киевские матушку-Русь в новую веру окрестить. И крестили её бедную не просто так, а чаще больше на крови людской. Прежняя вера языческой называлась. Язык, чтобы ты знал, в переводе с древнего славянского санскрита переводится как «народ». Вот и решили правители народную веру пришлой заморской подменить. В прежней вере простые люди с природными знаниями дружили, и называли их ведунами. Вот, как затеяли князья новую веру насаждать, так первым делом и взялись этих самых знатоков со свету изводить. Побежали тогда люди знающие из посадов и весей в места дальние, глухие да тёмные. Там где село, в которое теперь едем стоит, в прежние времена чащи да буреломы непроходимые были. В них и селились гонимые староверы. Со временем беглые люди в семьи образовывались, детишки да внучата у них пошли. Старые ведающие поколения в свой срок умирали, но знание своё со всем прилежанием наследникам передавали. Так до нашего с тобой времени те знания и дошли. По совести сказать, ученики древних мудрецов не всегда внимательными были. Что-то не дослушали, что-то недопоняли да и позабыли. Но кое-что, всё-таки сохранить сумели.
А тут вот всего пару лет тому назад ещё один случай приключился, продолжил Николай. Я тогда гостевал у Аннушкиных родителей, и всё на моих глазах происходило. Июнь, солнышко вовсю светит, птички поют. В самом центре села хата стоит. Старуха древняя в ней проживала раньше. Люди в полушепот между собою частенько судачили, что мол, она, старая дева, к слову сказать, из бывших баров была. В смысле из господ, дворянского роду-племени. А позаброшенное имение, что на краю села, её предкам когда-то принадлежало. Так вот. В центре деревеньки небольшой пруд ютился. Я в то время на его бережку с удочкой сидел, карасиков половить нацелился. С берега вся центральная часть села как на ладони.
Где-то ближе к обеду со стороны райцентра въехали в село два автомобиля, длинный микроавтобус и чёрный джип. Стёкла в обеих машинах затонированы до непроницаемости, так что, кто там внутри ни за что не разобрать. Остановились возле той самой хаты, о которой разговор. Вышли из машин люди. Трое в милицейском, один в военной форме, и один в гражданском костюме. Постояли они немного, по сторонам посмотрели, парой фраз между собой перекинулись, и прямиком на подворье где старуха проживала. Помню, долго обратно не выходили, а когда, наконец, вышли, то старая между ними была. По странному как-то была. Низенькая, щупленькая, согбенная, а по бокам двое дюжих милиционеров. Причём конвоиры её, а по-другому и не определишь, в ранге не ниже капитана да майора были. Посадили её в чёрный джип. Но перед самой посадкой, старушка неожиданно выпрямилась ровно всей своей статью, на одном месте резко развернулась, махнула в сторону дома рукою, и что-то своими сухими сморщенными губами прошептала. Тихо так прошептала, никто толком и не разобрал. А потом военный, подполковник, вынес из дома книги. Вернее будет сказать не книги, а старинные фолианты. С застёжками блестящими да окладами позолоченными. Бережно так нёс, как несут, скажем, сосуд с водою, страшась расплескать хоть одну каплю живительной влаги. Так потом они и уехали, под молчаливые взоры односельчан, да голосистое пение петухов и птичек в кроне дерев. А чуть позже досужий слух по деревеньке пополз. Мол, что старуха эта была совсем непростой, а ясновидящей, и ко всему… чернокнижницей. Правда это или придумка чья-то, вздохнул мой друг Николай, я по совести так и не разобрался. Только та история в тот день ещё не закончилась. Место, где хата старухи стоит видное. Всякий захочет в самом центре поселиться. Вот и стали местные люди один за другим освободившийся дом обживать. Да только ничего у них не вышло. Вернее, вышло… лишь одно горе-горькое. За два года пять семей в хату заселиться пробовали. Три месяца проживут и в семье покойник. Когда в пятой семье мужа-хозяина тридцати трёх лет от роду схоронили, пропала у односельчан всякая охота в той хате находиться. Так и стоит она по нынешний день, брошенная, никому не интересная. Все местные люди дальней стороной её обходят и при этом усердно крестятся.
Вздохнул мой друг и надолго примолк. Что я мог возразить или ответить на услышанное? По жизни я человек неглупый и вполне, что называется, адекватный. Верить или нет, никто меня силой не принудит, да, в общем-то, этого и невозможно сделать. Все мы искренне верим только в то, во что сами желаем поверить. Так что там, в вагоне, я просто промолчал.

Наконец, мы приехали. Небольшая железнодорожная станция, от которой до нужного нам населённого пункта ещё километра три с хорошим гаком топать придётся. Встречать нас на станцию никто не пришёл, так как точной даты своего приезда мы заранее не сообщали. Ведь до последнего дня и сами толком не знали когда выберемся. Так что, повторюсь, никто из местных нас не встречал. Выбрались из душного вагона на пустой, местами поросший диким разнотравьем перрон, да и пошли себе потихоньку. Благо, погодка стояла тихая, солнечная. Иду, курю, по сторонам головой верчу. Сам Николай и жена его немного поотстали, сумок с поклажей у них побольше моего. Ведь к родственникам в гости приехали, значит гостинцев надобно. Когда с пологого взгорка спустились и в селение вошли, я даже заулыбался от умиления. Все заборы и низенькие домики аккуратно подкрашены, подворья прибранные, с ровными углами, а деревьев, кустов и благоухающих цветников ни за что не перечесть. Воздух так своей чистотой пьянит, что голова кружится. Божья благодать, да и только. Тут невольно подумалось. Эх, люди, люди, что же вы в этих, насквозь пропитанных смрадом выхлопов городах делаете? Вы ведь в них даже жилище своё нормальным словом называть разучились. Всё у вас теперь только «недвижимость». А здесь…
Радушие Аннушкиных родственников даже немного смущало. Радость от встречи и отношение были такими, будто я их давний, один из самых уважаемых и любимых друзей. В какой-то момент я даже по-доброму позавидовал своему другу. Наскоро привели себя в порядок с дороги, и расселись вокруг сплошь уставленного всевозможными деревенскими яствами дубового стола.
Шумные и весёлые посиделки затянулись до позднего вечера. Когда чернеющее от густой синевы небо усыпали мириады ярко мерцающих звёзд, а из-за дальнего леса лениво и вальяжно выкатил совершенно круглый диск луны, мы с Николаем вышли на тихую улочку и пошли прогуляться. Удивительно пахло метиолой, жимолостью, чем-то там ещё, бесконечно пели птицы и звенели цикады. Даже говорить ни о чём не желалось, такой упоительно прекрасной мелодией звучало всё окружающее нас пространство. И хоть поговорить было о чём, совсем не хотелось нарушать царящей вокруг дивной гармонии.
Ноги сами привели нас к небольшому пруду, о котором я прежде уже слышал от Николая. Присели на бережку у тихой, покрытой по краям ряской заводи. Плещется вода, квакши переговариваются. Молчим, дышим воздухом. Расслаблено взираю на водную гладь, и вдруг…. Нет, в тот момент я точно не дремал, а, учитывая то, что с рождения хмельного зелья никогда даже не пробовал, и трезв был совершенно. Я даже, помню, головой замотал так, что шею чуть не свернул. А не пропало.
Метров с десяток от берега в глубину пруда женский стан… будто марь. Девушка, лет может шестнадцать, в белой полупрозрачной пелерине или накидке, так сразу не разберёшь. Танцует, да, да, именно танцует. И всё бы ничего, но танцует-то на воде, вернее, на её поверхности. Я взгляд еле-еле оторвал и к Николаю повернулся. Спросить хочу, как это такое может быть, а он… спит. Лицо вниз опустил и дремлет тихонько. Толкнул его в бок. Он лицо вскинул, я ему в сторону пруда показываю и сам смотрю. А там… ничего.
Посидели ещё немного, помолчали, да обратно пошли. Не стал я ничего объяснять и спрашивать. Не стал лишь потому, что сам себе решил, будто привиделось мне всё. Ну, какие действительно могут быть танцовщицы чуть ли не посередине пруда да ещё в полночь.
Пару дней спустя, приключилась со мною очередная оказия. Время позднее, сидим с Николаем на крылечке, разговоры разговариваем, курим. Потом спать отправились. А я, минут через тридцать решил, прошу прощения, по нужде сбегать. Поднялся тихонько с кровати и шмыг на подворье. Никому не новостью, туалетные комнаты, так уж повелось у деревенских жителей, всегда на двор вынесены. И здесь никакого исключения не было. Дверь в туалет, как из дому выходишь прямо напротив, в хозяйственном строении. А весь двор в шесть шагов легко перейти можно. Иду. Дверь вот она, впереди, смотрю на неё. Я и иду. Иду-иду, иду-иду…. Тут слышу, позади кто-то громко смеётся. Оборачиваюсь, а это мой друг Николай на пороге дома стоит, на меня смотрит и во всё своё горло хохочет. Осмотрелся я и понял, что это ему вдруг так весело стало. В небе почти круглая луна ярко светит, как говорится, хоть иголки собирай, кузнечики вовсю цверинчат и стою я, в тапках и, простите за такие подробности, в трусах, у стены соседского дома. А между домом Аннушкиных родителей и той соседской стеною огород, ну, типа палисад. Небольшой такой себе огородишко, метров двадцать шириною, не меньше. И понимаю я, что так вообще-то не бывает. Я ведь дверь в туалет перед собою до самого последнего момента видел. Как же я мог, спрашивается, теперь здесь-то, больше чем за двадцать метров оказаться? А тут и жена моего друга Аннушка на порог вышла. Тоже от души хохочет и приговаривает. Ну что мол, невера, познакомился уже с нашим шалуном блудом? Ничего я им тогда не ответил.
На отдыхе время совсем незаметно летит. Дня за два до нашего отъезда последняя история приключилась. Может по причине того, что большинство своей жизни я в одиночестве провожу, а может и знаком каким, должно было случиться так, как оно случилось, я не знаю. Только решил я под вечер прогуляться пойти, как говориться, сам по себе, без сопровожатых. Дни жаркие стояли, изнывала и земля, и люди, ведь дождичка уже несколько недель как не было, и лишь налетающий по вечерам из-за дальнего леса ветерок приятно холодил кожу. За то время, что у родственников друга гостевал, я и к местности успел хорошо присмотреться, и дорожки с тропинками запомнить. В общем, пошёл я. Не помню, сколько времени бродил-гулял, а только оказался вновь у того пруда, где мы с Николаем в первый день по приезду отдыхали. Только на этот раз совсем с другой стороны. С той стороны, где рощица дубовая почти к самой воде подступала. Присел я на пологом берегу, сигареты достал. Не успел в первый раз сигареткой затянуться, как из-за прибрежных кустов смех раздался. Мелодичный такой, заливистый. Не то малый ребёнок, не то совсем молодая девица смеётся. Эх, думаю, гость ты непрошенный, помешал местным молодым любоваться-тешиться. Решил дальше по берегу пройти, чтобы не мешать. Только вставать намерился, как из-за куста выпорхнула девушка. И ничуть я не оговорился. Не просто себе вышла, и даже не выплыла, а именно выпорхнула. Как, к примеру, балерина в красивом прыжке на сцену пред ясны очи зрителя из-за кулисы появляется. Вот, так и здесь. Выпорхнула, и ну кружить вокруг меня. Как там… фуэте? Вот-вот, то самое фуэте.
Чего греха таить, как-то не по себе мне вдруг стало. Ладно бы случись это в городе, там иногда такого насмотришься, удивления мало. Но здесь-то, откуда могло взяться? Может, думаю, это какая местная блаженная, в смысле сумасшедшая? А виски у меня, да и спина тоже, уже в хорошем достатке потом холодеют. Стал я потихоньку отодвигаться. Сначала сидючи, потом на карачках, а уж после подскочил, и бегом. Где уж столько прыти взялось, не пойму. Только у порога хаты, где проживал, дух и перевёл. Стою, глубоко дышу. А тут Николай с Аннушкой, и мама её мне навстречу. Сразу ничего не рассказал. Это уж потом, когда чай пить сели, обо всём и поведал. На моё большое удивление, когда я говорить, наконец, закончил, никто из них даже ни одного разу не улыбнулся. Лишь матушка Ани глубоко вздохнула и вымолвила. Мол, Анютка опять озорует. Я чуть подождал и переспросил. Да ничего тут странного, отвечает начавшая рано седеть женщина. Анюта, она наша местная мавка. Я, признаться, на то время и малого понятия не имел, что или кто такая, эта самая мавка. Как это кто, искренне удивилась Анина матушка, известно кто — покойница. Тут уж я, признаюсь, не утерпел. Да что, говорю, вы мне тут сказки сказываете! По-вашему выходит, что это покойница вокруг меня танцы танцевала. Даже обидно стало. А Николай мне, мол, ты дружище не горячись понапрасну, а лучше послушай знающих людей. Взял я себя в руки, успокоился, извинился за свою несдержанность и замолчал.
Лет двадцать тому назад Анютка в нашей речке, что на дальнем краю села утонула, неспешно продолжила свой рассказ Аннушкина родительница. Ей тогда пятнадцати лет отроду ещё не было. Пошла однажды на речку покупаться и утонула. Как там и чего по правде приключилось, толком никому не ведомо, а только не стало её, и всё тут. А всего через годик после того страшного дня стали видеть её люди местные. В белой полупрозрачной рубахе до самых пят, с волосами распущенными длинными. В старое время таких девиц мавками называли. Говорили, что за свою раннюю страшную смерть утопленницы большие обиды на людей держали, что мол, не спасли их, на выручку вовремя не подоспели. Вот и возвращались они назад, чтобы отомстить. Только наша Анютка совсем не такая. Никому она ни за что не мстит, потому что добрая она. Просто приходит иногда на твёрдую землю поплясать немного. Она когда ещё совсем маленькой была, да и после, когда повзрослее стала, очень танцевать при людях любила. Очень уж ей нравилось, когда все хлопали и нахваливали её. Жалко конечно, сердечную, ведь и не пожила совсем. Да ничего уж теперь не поделаешь.

Уезжали мы обратно в тот самый день, когда беременное сизыми тучами небо разродилось, наконец-таки, долгожданным тёплым дождём. Помимо Аннушкиной матери и отца пожелать нам доброго пути собрались несколько её дядьёв и тётушек, и даже парочка шумно резвящихся под ласковыми струями дождичка деток племянника. Все весело смеялись, добродушно шутили и звали обратно в гости. Я смотрел на этих улыбающихся людей и читал в их глазах искреннее сожаление, а может даже и грусть, вызванную нашим нынешним отъездом. Добрые, светлые в своей безмерной приветливости и откровенности простые люди. Теперь это большая редкость.
Странно, однако, устроен мир. Сквозь неудержимо летящее время непонятным образом разошлись мои пути-дороги с Николаем и его всегда приветливо улыбающейся при встрече женой Аннушкой. Жизнь закружила, завертела и унесла меня в новые места, дела, заботы, встречи и знакомства. Но всякий раз, когда вдруг выпадает минутка, и есть возможность побыть с самим собою наедине, я невольно и с большим удовольствием вспоминаю ту давнюю нашу поездку в далёкое тихое село. Удивительное в своей красоте и сердечности пристанище древних ведунов и приведений. Многое, честное слово, многое бы отдал, чтобы ещё раз, хоть и ненадолго побывать в том времени и месте.

© Владимир Дмитриев

(Визитов на страницу 149. Ежедневно 1 )

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.