Исповедь изгоя

618922_06
Суетный мир, глупцу лишь зрим отрадой.
А торный путь — для нищего наградой.
Там, воздаянием убогости стремлений,
потребе плотской умиротвореньем,
деянья непристойности людской
соблазнов счет ведут наперебой.

Для мыслящих, желанней доли нет:
путей нехоженых чарующий рассвет.
Загадочность, безвестие миров,
Познание Божественных даров.
Удел открытий, вещих осознаний.
Сокрытых данностей великих чудных знаний.
Не умыслом сокрытых, но, до срока,
где цепь людского черного порока,
умы сковавшая беспутности несчастьем,
утратив крепь свою, рассыплется на части.

Тот путь искал я множество времен.
Хоть и не ведал, где проляжет он,
но всё же, шел в надеждах окрыленный,
сквозь мир людей, ленивый, темный, сонный,
на свет луча. Хоть и не зря его.
Забыв про дом. Отрекшись от всего,
что побуждало в прозябанье сонном,
излишества скопленье миллионном,
не бедствуя нехваткой пропитанья,
на пограничье дикого незнанья,
жить, равно твари той уподобляясь,
которой цель – плодами насыщаясь,
утробы прихоти резонить ежечасно.
Да времени не тратить понапрасну
на осмысленье всякого начала,
страшась, что срока жизни слишком мало,
чтоб всяким смыслом забивать умы.
Что проще в сытости, хоть среди жуткой тьмы,
влачить животный смысл существованья.
A знанье…? Бог с ним, с этим странным знаньем,
влекущем в постоянстве раздраженном
к ответностям, в умах не отраженным,
ни опытом, ни осмысленьем круга
природы мира. Ни врага, ни друга,
где не сыскать в ответе на вопрос:
с какой же целью ты рожден и взрос,
средь буйства и красот Природы Божьей?
Где, путь лежит в проклятом бездорожье
лишь для тебя? Да в зримости ль пространства
очерчен круг средь скудости убранства,
что кем-то царственным намечен для тебя?
И вот, однажды, на закате дня,
на перекрестке мысли и надежды,
не с новью в сердце, но уже не прежний,
его я встретил. Хоть не жаждал встреч,
стремясь покойность сердца поберечь.

Седой старик с лицом простолюдина,
которому, казалось, все едино,
кого встречать, в движении по кругу:
хоть пешего, хоть с лопнувшей подпругой
коня, без седока да, без узды.
У края травами заросшей борозды,
в меня нацелил строгий хмурый глаз,
закрыв молчаньем в отступленье лаз.

Недолгим молчаливый разговор
тянулся у подножья диких гор.
Старик, на посох опершись, вдыхал
прохлад незримых налетевший вал,
и думу думал, зря в мое лицо.
А светоч дня, начала и концов,
святое Солнце, шар катило в даль,
где горизонта вечная печаль
его в земное чрево принимала,
от взора мраком ночи застилала,
хранить спешила для начал иных.
И ветреный порыв средь гор затих,
страшась нарушить таинство ухода.
Да замирала матушка-природа
иного беспокойства не чиня
отходу в прошлое забот земного дня.

Но тут старик, слегка тряхнув главой,
высоким голосом изрек: «Воззри, изгой!
Трисветлый лик свой опускает в мрак.
Хоть мрак, его извечный страшный враг,
он всё ж идет в слепую нежеланность,
чтоб дать нам осознать святую данность
от света белого ниспосланного миру.
От триединства, где Гармоний лиру
перстами вечности тревожит сущий Бог.
Чтобы и ты, изгой, однажды смог
триумвирату света, жизни и земли,
в любой, досель тебе неведомой дали,
воздать хвалы и поклоненья меру.
Да осознать душой Святую Веру
в величье данностей ниспосланных с небес.
Чтоб праздности безликий черный бес
не возлежал на лоне спящих душ.
Что Человек – Сын Божий. Мудрый муж.
Но не бездумное и жалкое творенье,
пригодное для глупых удивлений
от таинств тех, что знал, да позабыл.
Чтоб в пристрастях шальных умерил пыл.
Из плена забытья, чтоб возвратил
безмерный кладезь данных Богом сил…»

Умолк на время патриарх-глашатай.
А с неба черного, вдруг, взор слепящей ватой,
посыпал снег, искря в подлунном свете.
Но, то не снег, которому все дети,
так рады в ожиданье выпал вдруг.
На черных форм притихший странно круг
ложился и не таял без конца,
холодный вестник – знаменем гонца
из звездных бесконечностей глубин.
Как будто сказочный былинный исполин
пришел в сей мир велением иным.
Промозглый злой туман, а может дым,
окутал в миг пространства тишину.
Смахнув с плеча снежинок пелену,
незваный вещий произнес: « Я, Гой!
Коль ищешь Путь, теперь ступай за мной».

И я – младенцем несмышленым.,
чредой картин завороженный,
ступил нетвердою ногой
в предел, где седовласый Гой,
движеньем властным, равным знаку
каким всезнающий оракул
знаменье шлет — врата разверз.
И вдаль простертый белый перст
его худой костистой длани,
души тревогой уж не раня,
путь намечал в непостижимость,
туманной проседи незримость.
Не в дар отведенному сроку,
согласно повинуясь року,
я мерил шагом тот предел.
Туман, меж тем, вокруг редел,
рисуя ясность очертаний
кругом застывших изваяний
природы-матушки трудов.
И я уж верно был готов
к любому виду проявлений
безвестных миру сотворений.
Не зря на гневность или милость,
в которых Гоем тем творилась
желанность к участи моей.
И страх за завершенность дней
не будоражил ощущений.
Да роковых предназначений
не сторонился уж нисколе,
доверясь испытанью долей.
Потуги увеличил кратность
в открытьях смысла слов: превратность,
предначертание, удел.
А может…, просто я хотел
свести на нет, ту безысходность,
итогов жалких производность
за прожитость доселе срока?
Добыть, ну хоть немного прока
в ушедших днях. И у порога
забвенья тайного острога,
найти хоть кроху оправданий,
за прожитость без Божьих знаний.

Путь возлежал в пещер прорехах.
Где тяжесть шага — звонким эхом,
то, рысью скорой припуская,
то прочь, от свода отлетая,
катилась вспять неугомонно,
да зычной нотой монотонной
звучала в черном подземелье,
под тяжестью гранитной сени,
что колокольца под дугой
летящей тройки удалой.

«Куда ведешь…?» — очнулся вдруг,
мой скорбью полнящийся дух.
Усталость твердость ног косила…
Казалось, нет уж больше силы
ступить единожды вперед.
Но на вопрос мой, только свод
унылым эхом отозвался.
Почудилось, что Гой остался
за прежним где-то поворотом,
где сталактиты в пасти грота,
клыков подобием ужасным
пугают тех, кто понапрасну
в пещерах ищет как награду
затерянность чужого клада.
Роптать не новость в мире ныне.
А коли кровь по жилам стынет,
да гад ползучий мысли точит,
забвенье скорое пророча,
там, мест для долгих рассуждений,
да осмысленья наваждений
уж нет совсем. И срок сорваться
на страшный крик, чтоб не остаться
безмолвной тенью, отраженьем
дней прожитых в земном движенье,
пусть и не праведно, но, все же.
А призраком… помилуй, Боже!
Остатком сил вдыхаю полно
солености подземной волны,
готов сойти на крик, на вой…
Но, тут старик: «Молчи, изгой!».
Призыва громовым раскатом,
под эха гулкого набаты,
из темноты ответность шлет.
И искривленный криком рот
мой, замирает в одночасье.
Ланиты кривят мину счастья.
Лишь от сознанья, от надежды,
что не один я, как и прежде,
ступаю в череде проходов
уж не желанного похода.

«Грош, стоит крик твой в сим чертоге.
Здесь, должно мыслить лишь о Боге.
Твой глас, летящий средь людей,
в той жизни, что до этих дней
текла средь сонмища разврата,
иль был услышан? Ведь расплатой
за прожитость в глумленьях прошлых
теперь ты бродишь, всеми брошен,
забыт. И в замяти забвенья
не сыщешь доли откровенья
у тех, с кем был, кто позабыл,
а значит, вовсе не любил.
Блажишь от страха, от неверья,
не ведая — во что же двери
тебе открыл я. Вот вопрос…?
Да жаждешь учинить бы спрос
с меня ты. Но, все тот же, страх,
трубит призывно на хорах,
да повергает в безысходность.
Сродни коню, чью беспородность
угрюмый конюх замечает,
да иноходца обращает,
из скакуна с горячей кровью,
в того, кто возит гниль коровью.
Ропщи, изгой, не пред вратами.
Но, перед прошлыми годами,
что канули в поток времен.
Где хода, не сыскал лишь Он,
в души твоей заблудший мир.
В тот срок коварный злой сатир
ее прибрал в свои владенья,
где ложью, где, и повеленьем,
предначертав беспутность дней
дороги жизненной твоей.
И вот теперь разверзлись врата.
Зря не дрожи. Там не расплаты
иль наказание для тех,
в ком жизнь, не жизнь, а смертный грех.
Ты не поймешь меня, изгой,
но все ж скажу…. Запомни, Гой,
идя земным путем умело,
лишь в даль небес взирает смело,
и никогда через плечё
не бросит взор, проверить счет
уж пройденных давно времен.
Все потому, что знает он.
Там, всё как должно. И возврат,
не принесет ему наград.
А памятность ушедших дней
прибудет ближе и родней
лишь в краткости упоминанья.
Когда потреба в прошлых знаньях
возникнет вдруг в его движенье,
он вспомнит мигом, и в продленье
дорог нехоженых доселе,
то знанье испытает в деле».

И вновь в безмолвии пустынном
мой шаг, звучаньем заунывным,
перекликался лишь с собой.
Но знал я: седовласый Гой
ступает поступью беззвучной
вперед меня. И благозвучьем
то осознанье в мысль мою
вливало жаркую струю.

«Теперь пришли!», нежданность слова
из мрака возрождает снова
присутствие седого старца.
По стенам, во вкрапленьях кварца,
вдруг возникает отблеск дивный
чарующего перелива.
Сродни тому, что в бездне звездной,
средь ночи долгой и морозной,
в снегах, на дальнем расстоянье,
прозвали северным сияньем.
Тот отблеск светочем слепящим,
как солнца луч животворящий,
коснулся взора моего,
и не оставил ничего
от тяжести прискорбных дум
терзавших помутненный ум,
да предвещавших злой удел
ступившим в таинств сих предел.

«Взор не мечи бездумно кругом», —
вновь, слогом царственным упругим,
мой спутник рушит тишину:
«Запомни истину одну.
В чертоге сем не терпят спеха.
Нет места здесь слезам и смеху.
Здесь должно чтить покойность дел,
и понимать, что сей предел,
не торжище, иль пиршеств бремя.
Здесь свой уклад и даже время
течёт, а не бежит стремглав,
зарницы скорость обогнав».

Как тяжко слову иноверца
внимать, когда под самым сердцем,
как будто раненная птица,
кровь в жилах начинает биться,
от пониманья и предчувствий
неведомых иных присутствий,
кого-то, кто своею страстью,
быть может, и над миром властен.
Но нынче – здесь он. В этом зале.
И я…, в избытке иль в запале,
валюсь в колени в тот же час.
Но старца громогласный сказ,
над головой моей, надрывом,
наполнен возмущенья взрывом:
«Восстань, изгой, не медля срока,
из плена рабского порока.
Рабу не будет места скоро
в земле владыки Святогора!»

Наказы старца помня строго,
у освещённого порога,
недвижной формой истукана
застыл я, в хаос мыслей канув,
в стремленье жалком и смешном
сыскать понятия о том
куда попал я? Кто такой,
тот самый, седовласый Гой?
И что, средь мрачного гранита
от глаза тайною сокрыто?
Да почему, как молвил он,
иной здесь, даже ход времён?
Но разве в силе знанья слабость,
ответа истинного сладость
в желанье скором испытать,
когда рассудок – злейший тать,
и друг-товарищ по несчастью,
что одержим одной лишь страстью:
бежать стремглав, да рысью лисьей,
прочь, от мирского закулисья.
Нет пониманья, нет ответов
в разгадках сложных сих секретов
средь скопищ праздных дум моих.
И голос внутренний затих,
который ранее, как ветер,
ещё, при том, наземном свете,
подспорьем в сердце налетал,
от бедствий путь мой упреждал.
И всё ж решаюсь. Взор украдкой,
незримой маленькой лошадкой
по кругу скачет. Ищет споро,
средь мрачных каменных просторов,
тот бугорок, иль тот зацеп,
что может быть прольёт свой свет
на осознанье вещих истин.
И среди сполохов искристых,
сошлёт святую благодатность
на осознанье, что — превратность,
не злом лишь полнит закрома.
Не мыслит, лишь свести с ума
иль ввергнуть в страха исступленность.
Что в ней жива и та законность,
где должно ей служить наградой,
ступившим за предел ограды,
где Явью станет мир чудесный.
Где спящий разум, вдруг воскреснет
Великих Знаний пробужденьем
что мир людей — лишь наважденье.
Но, не Божественная данность.
Что Вера – истина, не странность,
юродства страшного итог.
Что наш отец, наш добрый Бог,
иной удел своим твореньям
предначертал в великих бденьях,
творя земных пространств предел.
И что сегодняшний удел,
влачит в слезах его Творенье,
лишь оттого, что повторенья
избрало путь в житейской суе.
Да круга замкнутость рисует
на собственном продленье лет.
Что в том вины от Бога нет.
А в исправленьях, Он, не в праве,
участье собственное править.
В решеньях — выбор, как заветом,
сынам оставив солнца светом.

Вдруг света в зале стало боле.
Да воздух уж не полнит солью.
А в стылость мрачных подземелий,
далёкой в приближенье трелью,
движенье поступи вплывает.
В проёме чёрном возникает
могучей статью – богатырь.
Вопросом мысль. Земная ширь
уж в силе, разом не прогнувшись
сей лик нести? Слегка пригнувшись,
он тяжестью вперёд ступил,
и глас пространство окропил
лучами жизненного духа.
Орфеем, долетев до уха.
Звенящей нотою непростой,
на сердце поселил покой.

«Кто в заповедный сей предел,
изгоя привести посмел,
нарушив таинство путей
ведущих в глубь земли моей?
Ответствовать сейчас, не медля,
велю тебе, Авега-гой.
Ведь знаешь, что придет другой,
и третий в след сему безумцу.
Что он, в запале, однодумцу
поведает без промедленья
сермягу-правду приключенья»

«Он ищет Путь, но, не богатства.
И хоть я чту законы братства…», —
в ответе срок мой спутник чтит,
и скорым слогом говорит: —
«и знанья чту твои, Владыка.
Но всё ж, и у святого лика
Ярила красного, отвечу,
что сей изгой, надеждой вечной
в стремленье к знанью ищет путь.
И ты, прошу, уверен будь:
он сам себе печать молчанья,
познав хоть малость наших знаний,
определит до дней конца.
Но знай, что знаменем гонца
отсель пойдёт он в мир людской.
С беспутства мраком примет бой.
И в знаний сих преумножение,
терпеть не будет поражений».

Молчал, владыкой наречённый.
Молчал и я. А в полусонный,
полуслепой предел струился,
волной прохладной в даль катился,
незримый глазу ветерок.
А срок, бесстрастный мой пророк,
считал мгновенья неустанно,
под сердца грохот барабанный.
Сведя труды, лишь, к вычитанью.
Безмерной облагая данью,
остаток дней моих земных.
Но вот, в чреде пустот иных,
устами вещего Владыки,
с красивым безмятежным ликом,
веленьем — приговор свершился.
И путь мой бездной, завершился.

Тебя, читающий сей сказ,
быть может и в последний раз,
неволить боле я не стану,
писаньем долгим и пространным.
Скажу одно. Мой путь отныне
известен мне. И, уж не стынет
от осознаний в жилах кровь.
Открылся он. Открылась Новь
досель неведомая мне.
Лежавшая на самом дне
до срока дремлющей души.
Теперь, мне незачем спешить,
страшась потерь и опозданий.
А кладезь давних мудрых знаний
хранящийся извечно в ней,
забытый в суматохе дней,
ответы шлёт в степенстве строгом.
И знаю: у черты порога,
из мира в мир переходя,
но, не сейчас, а погодя,
я в лживости краснеть не стану,
от покаяний неустанных
и просьб прощений за незнанье,
таких простых, но, Божьих Знаний.

© Владимир Дмитриев

(Визитов на страницу 106. Ежедневно 1 )

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.